Ауди рассказы как я забеременела от свекра. Снохачество как традиционная форма инцеста. Правда или вымысел? Свекровь — честная женщина
Сегодня специальный корреспондент издания «Секрет Фирмы» Юлия Дудкина представляет монологи шестерых россиян, которые попробовали покончить жизнь самоубийством, но у них не получилось, и вместо этого они поняли, зачем нужно жить.
История № 1
«Ты не будешь ни богатой, ни красивой»
В первый раз я попыталась покончить с собой, когда мне было двенадцать лет. Я всегда была отличницей, у меня не бывало оценок ниже четвёрки. И даже четвёрки были большой редкостью, и я ужасно из-за них переживала. Мои родители оба окончили школу с золотыми медалями, и я знала, что от меня они тоже ждут прилежания и успехов в учёбе. Каждый раз, когда я получала что-то ниже пятёрки, они расстраивались и ругали меня. При этом они не понимали, что меня тоже волнуют мои оценки: у нас с ними разные темпераменты, и я, глубоко переживая из-за чего-то, никогда этого не показывала, так что они считали, что мне наплевать на то, как я учусь.
Второй раз случился, когда мне было четырнадцать или пятнадцать. Я казалась себе не очень красивой, особенно на фоне одноклассников. У нас была элитная школа, куда детей привозили на дорогих машинах шофёры, у всех были красивые модные шмотки. Я чувствовала себя гадким утёнком. Родители, как могли, пытались мне помочь, и однажды к школьной дискотеке чуть ли не на последние деньги купили мне модные цветные джинсы и туфли на каблуках. Но всё стало только хуже: я не умела ходить на каблуках, но тут же нацепила эти туфли и скоро заметила, что одноклассницы смеются и пародируют мою походку. На дискотеке я была единственной, кого ни разу не пригласили на медленный танец. После того вечера я стала объектом травли. Девочка, которая больше всех любила издеваться над «неудачниками» и «ботаниками», сделала вид, что хочет со мной подружиться, но в итоге выведала, кто из мальчиков мне нравится, рассказала об этом всему классу и стала от моего имени писать ему записки. Очень скоро вся школа считала, что я сумасшедшая и преследую этого парня. Буквально за несколько недель я стала изгоем: та же самая девочка рассорила меня с единственной подружкой, а потом и вовсе подговорила весь класс объявить мне бойкот. Я пыталась искать поддержки у родителей. Мне было неловко поговорить с ними напрямую, так что я описала все свои эмоции в дневнике и оставила его на видном месте, чтобы они прочитали. Но у мамы с папой тогда были проблемы на работе, они были в плохом настроении и восприняли мой жест неправильно. Им показалось, что я обвиняю их в том, что они недостаточно для меня делают, и хочу денег. В итоге мы очень сильно поругались. Мама произнесла фразу, которую я до сих пор помню: «Ты никогда не будешь ни богатой, ни красивой». Правда, потом она утверждала, что никогда не говорила ничего подобного, но мне это врезалось в память. Я решила, что такая жизнь (в которой я никогда не буду богатой и красивой) мне не нужна и, оставшись дома одна, выпила всё содержимое семейной аптечки. Помню, как открывала одну пачку лекарств за другой, и мне не было даже страшно: всё происходило как в тумане, я не плакала. К счастью, у меня оказался крепкий организм: я очень сильно отравилась и несколько дней пролежала дома, но необратимых последствий не было. По крайней мере, для организма.
Родители пытались что-то предпринять: они попросили взрослого друга семьи пообщаться со мной, он обсуждал со мной моё будущее, предлагал попробовать себя в творческой профессии. Но я с того момента обозлилась на всех, в том числе и на родителей. Буквально в считаные недели я превратилась в типичного трудного подростка: закурила и начала общаться со старшеклассниками-металлистами, которые на всю школу славились отвратительным поведением. Они защищали меня от нападок одноклассников, и мы вместе прогуливали школу. Теперь, когда меня кто-нибудь задирал, я лезла в драку, а той девчонке, которая устроила бойкот, просто разбила нос. Постепенно я и сама стала принимать участие в травле: когда в классе поняли, что теперь я могу дать сдачи, все переключились на новую жертву, и тут уже я была среди главных нападающих. Мы страшно издевались над тем мальчиком аж до самого выпускного, и это было намного более жестоко, чем когда травили меня.
Мои отношения с родителями с тех пор долго не налаживались. Я постоянно хотела им доказать, что могу стать и богатой, и красивой. В четырнадцать лет пошла работать, а после школы поступила на вечернее отделение, чтобы параллельно строить карьеру. Они надеялись, что я буду учиться на дневном, и расстроились. Только потом, когда я уже давно жила отдельно и доказала всё, что хотела, мы с мамой обо всём этом спокойно поговорили. Она призналась, что недооценивала мои переживания, не понимала, насколько меня травмируют проблемы в классе. Только теперь она видит, что это повлияло на всю мою дальнейшую жизнь. Если бы тогда она отнеслась к этому серьёзнее, она бы забрала меня из той школы.
С одноклассниками мы тоже стали нормально общаться, когда выросли. Однажды тот мальчик, которого мы все травили, пришёл на встречу выпускников, и мы все попросили у него прощения. Мы много обсуждали то, что происходило с нами в подростковом возрасте, и выяснилось, что у всех были свои проблемы, поэтому мы и вели себя так мерзко. «Крутые» дети из богатых семей переживали из-за того, что родители откупались от них и не уделяли внимания, девочки-«середнячки» чувствовали себя серыми мышами и так далее. У королевы класса тоже были какие-то комплексы, и у всех нас не было хорошего классного руководителя, который бы разрулил ситуацию.
Удивительно, что сегодня подростковые суициды сваливают на какого-то «синего кита» и пытаются навязывать детям какие-то православные ценности и нравственность. Никакой синий кит не может быть травматичнее школьного буллинга и непонимания родителей. А если бы мне кто-то в то время ещё и пытался навязать православные ценности и ограничить меня в интернете, я бы точно в итоге сделала что-нибудь страшное. Но вместо этого в моём детстве были молодёжные журналы, где публиковались письма читателей-подростков, также страдающих от депрессии и думающих о самоубийстве. Это было по-настоящему круто. А ещё однажды в подростковом возрасте я нашла в интернете сайт, где подробно рассказывалось о способах самоубийства и о последствиях - о том, что, если спрыгнуть с шестнадцатого этажа, мозг будет жить ещё несколько минут и ты будешь чувствовать дикую боль и как тебя соскребают с асфальта. Вся информация в интернете была открыта, и это помогло мне понять, что нет красивого способа самоубийства. Что надо искать способ выживать, а не умирать.
История № 2
«В тот момент что-то закончилось»
Мне было двадцать восемь лет, и у меня была ответственная работа, к которой я на тот момент была не готова: я работала в администрации небольшого провинциального города, у меня в подчинении было несколько сотрудников, и я контролировала деятельность нескольких муниципальных учреждений. Это были двухтысячные, тогда многих уволили из-за участия в коррупционных схемах, и на их место назначили тех, кто не был задействован ни в чём предосудительном. Так я и оказалась на должности, до которой ещё не созрела. Это был большой стресс, вечные прокурорские проверки, а я ещё и училась заочно в другом городе, так что постоянно была в нервном напряжении. Однажды, когда я приезжала на сессию, то познакомилась с одним человеком и влюбилась в него. Он был заметно старше и, как я потом поняла, не был особо заинтересован во мне. И всё-таки я получала от него какие-то авансы, и это подогревало мои чувства. В это же время мне надо было сдавать кучу зачётов, а из того города, где я работала, меня постоянно дёргали по служебным делам. Однажды во время городского праздника я увидела на центральной улице человека, в которого была влюблена - он разговаривал с кем-то и просто прошёл мимо, хотя я стояла совсем рядом, и не заметить меня было трудно. Я вернулась домой и стала звонить ему на мобильный, но никак не могла дозвониться. Работа, учёба, несчастная любовь - всё слиплось в единый ком, и у меня началась истерика. Я жила с двумя подругами, они были дома и старались меня успокоить, говорили, что всё наладится, но мне казалось, что меня никто не понимает и жизнь беспросветна. Я ушла в соседнюю комнату, открыла окно и собралась в него выйти. Это был четвёртый этаж, скорее всего, я бы покалечилась, но не умерла, но я тогда об этом не думала, мне просто хотелось всё прекратить. В это время одна из подруг проходила мимо и заглянула ко мне. Она оттащила меня из окна, и меня заставили выпить какое-то успокоительное, так что я заснула. Утром меня отвели в психиатрическую больницу, где у меня диагностировали нервный срыв. Мне попались очень хорошие врачи: они не стали записывать в медицинскую карту попытку суицида, выписали больничный лист, чтобы я оформила больничный и академический отпуск, и я осталась в больнице на месяц. Я смутно помню, что тогда происходило: меня не поили одурманивающими таблетками, просто эти воспоминания как будто аккуратно подтёрли из памяти. Ярким остался только один момент: мне дают чистый лист и просят написать, какой я вижу себя через три года. Я описала, где я хочу жить, как я хочу выглядеть и чем заниматься. Удивительно, но сейчас всё именно так, как я написала на том листе. Я переехала в Москву, у меня есть работа, я учу языки, полностью сама себя обеспечиваю. У меня как будто бы всё хорошо. Но иногда мне кажется, что тогда, когда я попыталась выпрыгнуть из окна, в моей жизни что-то закончилось. Всё, что происходит с тех пор, какое-то не очень настоящее, незначимое. Я стараюсь не брать на себя работу, связанную со стрессом и слишком большой нагрузкой. Не завожу серьёзных отношений и не влюбляюсь, как будто боюсь снова загнать себя в такую ситуацию.
История № 3
«Я пообещала себе дожить до осени»
Я ещё в раннем детстве постоянно думала о странных вещах: пыталась понять, зачем я вообще родилась, в чём смысл всего происходящего. Меня не волновало будущее, я постоянно мучилась и хотела быть невидимкой. Не уверена, что это была именно депрессия - говорят, такие нарушения случаются при родовой травме, а она у меня была. Лет в двенадцать я узнала, что такое самоубийство, и меня очень заинтересовало это явление. Я постоянно говорила о суициде и слушала песни на эту тему. Друзей у меня не было, и толком поговорить было не с кем. Я вырезала лезвием на руках фразы о том, что я хочу умереть и что я покойница, исписывала подобными высказываниями школьные тетради. Моя бабушка тогда тяжело болела, и я сказала себе, что умру не раньше неё. Когда она и правда умерла, моя ненависть к себе достигла своего пика, я пустилась во все тяжкие. Несколько раз приходила на «мост самоубийц» в нашем городе, но всё-таки мне было страшно, и я всегда возвращалась обратно. Мне бывало невыносимо тошно от жизни, а иногда просто накрывало равнодушием: ничто не могло заинтересовать меня настолько, чтобы пробудить волю к жизни. В 2015 году я впервые пошла к психотерапевту. Мне прописали антидепрессанты и направили к психологу. Несколько раз мне повышали дозировку таблеток, прописывали снотворное из-за бессонницы. Однажды на сеансе у психолога мы обсуждали тему, которая меня очень зацепила. Меня очень сильно накрыло, я почувствовала себя ничтожеством, и всё стало казаться окончательно безнадёжным. Тогда я выпила всю пластинку своих таблеток - было одновременно и страшно, и как-то любопытно, волнующе.
Я очнулась в больнице: у меня забрали всё, кроме трусов и носков, выдали непонятный халат и тапки. Даже очки забрали, хотя я очень плохо вижу, различаю предметы не дальше чем на расстоянии вытянутой руки. Воспоминания о том времени у меня остались только очень смутные. Мне дали какую-то бумагу и сказали, что я застряну в больнице на три месяца, если не подпишу. Кажется, это было согласие на госпитализацию. Из-за того, что я его тогда подписала, я уже не могла добровольно покинуть это место, и родители не могли меня забрать, хотя пытались. Помню, как меня довели до койки, и одна из больных застелила мне постель. Две недели я провела как в бреду, от лекарств плохо соображала и постоянно спала, а людей вокруг различала только по цвету одежды. Это была палата первичной помощи, выходить можно было только в туалет и поесть. Просто прогуляться было нельзя - медсестра сразу загораживала собой дверь. Было постоянно холодно и темно. Родители привезли мне одежду на смену - толстовку и шорты. В шортах было видно, что у меня изрезаны ноги: главврач и остальные сотрудники ехидничали по этому поводу и пытались вызвать у меня чувство вины за то, что я сделала. Мне было очень одиноко, и я мечтала, чтобы надо мной прекратили издеваться. В туалетах не было кабинок - только три унитаза. Там постоянно кто-то был, и это тоже угнетало. Умывальные комнаты открывали только утром и вечером, туда сразу выстраивалась очередь, все одновременно мылись и стирали бельё. Я часто пропускала эти мероприятия, потому что не хотелось суетиться в толпе и мыться на виду у всех. Банные дни были для меня настоящей пыткой - нужно было ходить голой при посторонних. Было две ванных, около каждой стояла пациентка и держала душ. Была медсестра, которая контролировала процесс и насильно стригла нам ногти. Пока две пациентки мылись, две других стояли голышом и ждали. Через две недели меня перевели в другую палату - её уже не охраняли, но гулять по коридору по-прежнему было нельзя. Зато были тумбочки - одна на двоих. Во время тихого часа я услышала странные звуки, повернулась и увидела, что моя соседка взяла с тумбочки мою туалетную бумагу, начала разрывать её и подбрасывать. Она вообще меня очень пугала, но я никуда не могла от неё деться. К счастью, мне удалось убедить врача, чтобы меня перевели от неё в другую палату. От лекарств я не могла толком читать: буквы расплывались. Иногда в отделении открывалась комната творчества, где можно было порисовать. Я неплохо рисую, но там у меня ничего не получалось - руки не слушались. Двигаться было трудно, думать - тоже. Я могла сутки напролёт лежать с открытыми глазами. Приближался Новый год, и родители попросили главврача, чтобы меня отпустили домой на одну ночь, но им отказали. Это был худший Новый год в моей жизни. У меня было три соседки, и всех отправили в больницу вместо тюремного заключения. Одна из них напала на человека с ножом, это немного напрягало.
От таблеток у меня постоянно текли слюни. Такая проблема была не только у меня: одна девочка пожаловалась на это во время обхода, и медсестра её высмеяла, так что я решила не говорить персоналу ни о каких побочных явлениях. К тому же я знала, что, если мне сменят лекарства, я ещё сильнее задержусь в больнице - таковы правила.
Когда меня наконец выписали, я совсем не чувствовала себя лучше. Я знала только, что никогда больше не хочу проходить через такое и что если я однажды опять решу покончить с собой, надо действовать наверняка, без шансов на выживание.
Когда меня наконец выписали, я наблюдалась у психиатра, но безрезультатно. Таблетки не помогали, я резала себя, располнела от медикаментов. Однажды мне выписали уколы галоперидола, но к тому моменту я уже точно поняла, что меня лечат не тем и не от того, так что просто скомкала и выбросила рецепт. Это была весна, и я пообещала себе дожить хотя бы до осени, всё-таки лето - довольно приятное время года. Я отказалась от всех таблеток, и на какое-то время меня даже накрыла эйфория, у меня начались сильные эмоциональные качели. Если раньше сил и вдохновения не было вообще, то теперь они стали приходить хотя бы приливами. Исчезла сонливость. Теперь я думаю, что всё-таки таблетки как-то подействовали, просто я не замечала этого, пока с них не слезла. Своего диагноза я так и не узнала. Меня постоянно спрашивали, слышу ли я голоса, так что, может, мне поставили что-то вроде шизофрении. Сейчас я уже полтора года без работы - я боюсь людей. Все мои таланты связаны с творчеством, но чтобы заработать этим, надо уметь договариваться и продавать. У меня есть парень - он замечательный. Мы нашли общий язык, потому что у него тоже есть расстройства, и он лежал в той же больнице (она одна на весь город). Но любовь ведь не спасает от ментальных расстройств. Сегодня принято обесценивать депрессию и другие нарушения психики, считать, что от всего могут вылечить любовь, спорт и работа. Многие, кто однажды просто захандрил, любят рассказывать, как их излечил отдых или любовь. Тех, кто по-настоящему страдает от ментальных расстройств, очень угнетают такие рассказы. Я сто раз слышала, что мои проблемы - ерунда, надо просто «взять себя в руки и перестать ныть». И это подпитывало ненависть и презрение к себе, толкало к непоправимым поступкам. Людям надо рассказывать о расстройствах психики, о том, что это серьёзно, что они не одни с этим живут. Чем раньше человек понимает, что он не виноват, что он не придумал себе болезнь, тем больше у него шансов выжить.
История № 4
«Я думал, это любовь»
Мне было пятнадцать лет, и тридцать первого декабря меня бросила девушка. Я тогда думал, что она - любовь всей моей жизни, три часа страдал и маялся, а потом выпил для храбрости и поздно ночью сбросился с восьмого этажа. Кстати, она жила на первом этаже в том же доме, так что я упал почти под её окнами. Когда я очнулся в реанимации, моя первая мысль была: «Какой же я мудак». Сейчас я вспоминаю об этом как о подростковой глупости, которая привела к очень плохим последствиям. Это не была серьёзная проблема, затяжная депрессия - просто спонтанный поступок. Потом я перенёс шесть операций, две из них - на позвоночнике. Девять месяцев мотался по больницам и на всю жизнь остался хромым. До этого я занимался футболом, мне нравилось, а теперь мне приходилось учиться ходить заново, и я понимал, что и жить теперь тоже надо будет учиться по новой. Когда меня выписали, хотелось закрыться в четырёх стенах и больше никогда не выходить на улицу. Но всё же у меня была сила духа, и однажды я подумал: «Чем я хуже всех остальных? Да, я теперь хромой, но ведь жизнь не закончилась». Я сделал усилие над собой, стал общаться со старыми друзьями. Некоторые люди смеялись над моей кривой походкой: кто-то за спиной, а кто-то - в открытую. Но я решил не обращать внимания. Я увлёкся рок-музыкой, ездил на концерты в разные города, общался на форумах. Постепенно появились и новые друзья - им было неважно, как я выгляжу. С девушками проблем тоже не было. Однажды в чате на сайте группы «Пилот» я познакомился с девушкой, которая мне понравилась. Мы познакомились вживую тридцать первого декабря - на Новый год спустя ровно пять лет после того, как я выпрыгнул из окна. Я в тот же день предложил ей встречаться, а потом она стала моей женой: мы неразлучны уже двенадцать лет.
История № 5
«Я всё спланировала»
Я дважды пыталась покончить с собой - как мне тогда казалось, из-за несчастной любви. На самом деле, думаю, проблема была скорее в моей неуверенности в себе, которая наложилась на неудачные обстоятельства. Первая попытка была очень необдуманной, импульсивной. У меня был парень - моя первая любовь - с которым, как мне казалось, у нас всё складывалось очень благополучно. А потом я увидела, как он целуется с моей подругой. Мне казалось, во всём виновата моя заурядность, неинтересная внешность. Я почувствовала себя никчёмным и некрасивым человеком без будущего, тем более что на тот момент мне плохо давалась учёба. Я пошла в ближайший магазин, купила лезвия и прямо на улице вскрыла себе вены. Кожа разошлась, из руки хлестала кровь, я видела свои мышцы и сухожилия. Это сразу же меня отрезвило: выбежала на дорогу, остановила первую же машину и попросила отвезти меня в больницу, где мне наложили швы. Мои родители тогда даже ничего не заметили - они разводились, и им было не до того.
Когда я поняла, что натворила, то даже не особо испугалась. Больше всего меня волновало, что рука может остаться повреждена: я мечтала стать хирургом, и если бы я покалечилась, это перечеркнуло бы мою карьеру. О том, что я в тот день могла умереть, я задумывалась меньше. Несколько месяцев я провела в апатии, часто прогуливала школу. Мне казалось, что окружающие обо всём знают и осуждают меня. Хорошо, что у меня был близкий друг, который меня поддерживал. Причём не жалостью и причитаниями - он довольно жёстко пытался вправить мне мозги и объяснить, что я поступила безответственно. На меня это подействовало. Рука зажила, и всё вернулось на круги своя.
Через несколько лет я начала встречаться с очень хорошим, порядочным человеком, он по-настоящему меня любил. Но мне он был почти безразличен. Наши отношения длились шесть лет. Я часто порывалась уйти от него, но мешали, опять же, мои комплексы: мне казалось, что я никому больше не нужна и, если уйду, всегда буду одинока. Но потом, в 2012 году, когда я уже училась в институте, я очень сильно влюбилась в своего одногруппника, и всё-таки ушла от своего парня к нему. Для одногруппника наши отношения оказались просто интрижкой, чем-то несерьёзным. И тогда я провалилась в глубокую депрессию, я окончательно уверилась, что никогда не буду никому нужна. Мой бывший парень - тот, от которого я ушла - простил меня, и мы опять начали встречаться. Но он вызывал у меня только раздражение, я всё ещё любила того своего одногруппника. Я всё время чувствовала себя виноватой, а мой молодой человек относился ко мне так трепетно, что становилось только хуже. Тем временем у одногруппника завязались длительные и серьёзные отношения с другой девушкой, я наблюдала за ними и страдала. Так продолжалось год. Я ударилась в маниакальное самосовершенствование, мучила себя диетами, каждый день ходила в спортзал и пробегала по двадцать километров, похудела до сорока семи килограмм. Постепенно всё это стало совершенно невыносимым. Я больше не могла строить из себя счастливую возлюбленную и обманывать своего парня, не могла смотреть на то, как счастлив мой одногруппник с новой девушкой. Я училась в медицинском вузе и знала, что бывает при передозировках разных медикаментов. Я всё спланировала, дождалась, пока моя соседка выйдет из дома, и выпила смертельную дозу таблеток. Мне повезло: соседка за чем-то вернулась и вызвала скорую. Когда я пришла в себя, врачи сказали, что, не приди моя подруга вовремя, у меня бы, скорее всего, не было шансов выжить. И вот тогда мне стало по-настоящему страшно. Меня в принудительном порядке направили к психиатру, я стала пить антидепрессанты, и постепенно зацикленность на моих проблемах начала уходить. Стало заметно легче. Мне сказали, что у меня эндогенная депрессия - то есть та, которая обусловлена биологическими причинами, а не внешними факторами. С эндогенной депрессией человек по жизни склонен к суицидальным мыслям. Но в итоге таблетки и сеансы у специалистов мне помогли: я научилась принимать себя и любить, появилась уверенность, я научилась искать корень проблем в себе, а не во внешнем мире, и сейчас всё хорошо. Но мне смешно, когда окружающие говорят, что депрессия - результат безделья. Я, как и хотела, стала хирургом, у меня красный диплом медицинского вуза. Какое тут может быть безделье?
История № 6
«Я немножко тронулся умом»
История описанного здесь куска моей жизни
рассказана спонтанно, с пробелами, ибо я не помню
в силу обстоятельств четко, как складывались события тех дней
Это было 12 лет назад. Был жаркий июньский день. Не так давно я сдала первую сессию, оставив на осень кучу «хвостов», из-за которых очень переживала. Помню, моя подруга еще часто утешала меня: «Да, не переживай ты так. У тебя же все в семье живы, здоровы — это самое главное!»…
В тот день я как обычно вышла на работу на кафедру. Даже не знаю, зачем. И не нужно было, по сути, выходить. Но решила «залатать дыры», чтобы не оставлять долги на лето.
За день до этого у нас в семье случился скандал, после которого брат ушел к отцу, жившему на тот момент отдельно от нас.
Весь рабочий день я не могла отделаться от навязчивой мысли позвонить брату, чтобы позвать его к себе на работу или даже поехать к нему. Тянуло душу сильно, как магнитом. Я даже разозлилась на себя, помню. Никогда такой тяги не было. Даже не знаю, почему, но решила не ехать к нему, а просто позвонить вечером… Сразу скажу, что были мы с ним единым целым — он на год младше меня, и все трудности и горести мы делили с ним поровну. Только в год моего поступления в Университет мы несколько отдалились друг от друга — я была опьянена фактом поступления и появлением большого количества друзей…
Вечером того же дня я поспешила домой.
Поспешила, чтобы, зайдя в квартиру, узнать новость, которая убила всю нашу семью, нашу жизнь и ее смысл, нашу радость быть всем вместе — мой брат покончил с собой.
Прошел где-то час после моего возвращения домой, как мне позвонил отец. Я только услышала его голос, и мое сердце заколотилось. Я все поняла без слов. Отец выдавил еле слышно: «Мариша, Андрюши больше нет. Он повесился»… Трубка выпала у меня из рук, я обмякла и опустилась мешком на пол. Внутри все сжалось. Я долго не могла осознать случившееся: ведь еще вчера мы с братом говорили, строили какие-то планы, хотели вместе поехать отдыхать… А сегодня ЕГО НЕТ! Слова не могут передать эту боль.
Я с ужасом ждала возвращения мамы, решив быть с ней и не поехав к отцу. Я с ужасом ждала ее возвращения. Младшей сестренке решила до поры до времени ничего не говорить.
Уйдя в нашу общую с братом комнату и закрыв дверь, я рыдала, разговаривала с братом, билась головой о стену и не чувствовала боли. Теперь понимала, почему меня так тянуло весь день к нему, и проклинала себя, что не прислушалась к внутреннему голосу. Не помню, много ли времени прошло. Но когда пришла мама… Я открыла ей дверь, она увидела меня, взъерошенную и опухшую от слез… И сразу все поняла. Даже не знаю, как. Она зарыдала, даже не зарыдала, а упав на пол, закричала: «Не-е-е-ет!» На наши причитания выбежала моя младшая сестренка. Я тогда думала, что маленькие ничего не понимают: но эта новость ввела ее в оцепенение, глаза стали стеклянными, потерянными и полными ужаса. Она не плакала, нет. Просто не могла сказать ни слова.
Мама нашла в себе силы позвонить отцу. Он не мог говорить, т.к. приехала милиция со скорой помощью, чтобы составить экспертизу, забрать тело, погрузив его в черный мешок. Мне это казалось жутким: мой родной, самый близкий человек — в черном мешке. Мертвый.
Я успела позвонить самой близкой подруге, попросив приехать, побыть с нами рядом некоторое время.
Мы метались из комнаты в комнату, валялись на полу от боли. Сестренка вспомнила, что днем кто-то звонил несколько раз и сопел в трубку, явно плакал. Когда она спросила, наконец: «Андрей, это ты?» На том конце бросили трубку…
Подруга приехала достаточно быстро и не одна — с мамой. Безусловно, они ничем не могли нам помочь. Они просто сели с нами рядом и слушали, слушали, слушали, плача вместе с нами. А мы говорили и говорили, прерываясь рыданиями. Далеко за полночь они все-таки уехали. Это был жуткий момент — остаться один на один с горем. Мы с мамой вроде бы и вместе, но для каждого потеря своя: для меня — брата, для нее — сына. Эта боль отнимает все силы, приковывает к постели, и сверлит, сверлит, сверлит тебя. В душе сверлит, раскурочивая ее. Мне казалось, реально казалось, что меня режут по-садистки, снимают с живой кожу, до такой степени сильной была боль. И она была не только на уровне душевном. Это была невыносимая физическая боль. Помню, у меня отнимались руки и ноги. Я не могла встать с постели.
Помню, на следующий день друзья брата обзвонились ему: все одновременно захотели его видеть. Но мне так не верилось, что он умер, что я придумывала тысячу причин, объясняя, почему он не может говорить и где он сейчас, пытаясь не разреветься в трубку. Помню, я решила говорить с ними о брате как о живом, думая, что тогда и для меня он будет жив. Шли дни, а друзья все продолжали звонить. А я продолжала придумывать причины отсутствия брата. И, конечно же, пришел однажды момент, когда я не выдержала… Как не выдержала однажды боли. Вместе с мамой. И мы пошли за водкой, чтобы уйти от ужасной действительности и разрывающей боли. Я никогда не позволяла себе больше бокала вина и то по праздникам. Но тут просто не могла справиться с болью. И так мы начали пить каждый день. Я не приходила в сознание, мне кажется, месяц. Полмесяца точно вообще не ела — только пила. Водку. Рядом с моей и маминой кроватью стояли артиллерии бутылок. Как только мы слегка приходили в сознание — выпивали из горла так, чтобы потерять сознание, потерять ощущение действительности и уходили опять в забытье. Боль если не отступала, то не разрывала на части. Я помню, что лежала на кровати, свернувшись калачиком — так было менее больно.
Что для меня до сих пор является непонятным… Мне сложно в это поверить, и кто-то это явление объяснит, я даже предполагаю, как. Но до того, как мы с мамой ушли в запой, в самые первые дни после смерти моего любимого брата я столкнулась с одним странным явлением. На какой день это стало происходить, я уже не помню. Но это было. И было вот что. В комнате, где находилась наша с братом общая комната, и моя спальня, был старый паркетный пол (собственно, как и во всей квартире), который мы оба знали наизусть: в некоторых местах половицы скрипели, и в каждом месте — по-своему. Так вот в одну из ночей я проснулась от ужаса: я чувствовала, что кто-то ходит по комнате. Почему-то у меня была уверенность, что это брат. Я не видела никого. Но могла понять, где он находится — по легкому звучанию половиц: вот он встал посреди комнаты, сейчас остановился у окна. В один момент мне даже показалось, что кто-то как будто бы присел на мою кровать, я ощущала его рядом. Не помню уже, сколько ночей я выдержала. Несмотря на мои предположения, что невидимка является моим братом, мне было очень страшно — до этого я ни с чем подобным не сталкивалась. Родители и сестра мне не верили и даже смеялись (если это можно так назвать в подобной ситуации), говорили, что это у меня с горя… В итоге я отказалась спать в своей комнате, и сестра, чтобы убедить меня в моей неправоте, согласилась со мной поменяться… В итоге она не выдержала и нескольких часов — сбежала к нам: она услышала и почувствовала все то же самое… Через некоторое время эти посещения прекратились.
В какой-то полудреме прошли похороны. Помню, как я лежала на гробе в автобусе «Ритуал» всю долгую дорогу, пока мы ехали на кладбище, и не хотела его отпускать. Помню, как рвалась к брату моя мама, когда гроб уже опускали в яму. Помню, неморгающие, ледяные глаза сестренки. Помню поседевшего в один день отца. Помню заострившиеся черты брата — перед тем, как опустить гроб в землю, нам дали возможность с ним попрощаться… Помню поминки, но в полудреме: на помощь к нам приехали родственники, они очень помогли с организационной частью — мы совершенно ничего не соображали, чем, кстати, очень хорошо воспользовались в похоронном бюро, включив нам в счет огромное количество каких-то дополнительных не предоставленных услуг. Но это мы все поняли много позже… Однако, это не важно… Хотя. Может быть, удивительно, когда кто-то с холодным расчетом наживается на горе. Именно наживается.
И это был, пожалуй, один из первых моментов человеческого бессердечия, настолько поразивших меня. Второй, подобного же рода, случился, когда я спешила из Университета домой с денежной помощью (денег у нас на похороны не было — мы в то время жили очень бедно; финансово нам очень помог преподавательский и административный состав). Ко мне, опухшей от слез, подошел контролер и стал требовать проездной. В свой проездной для многодетных я забыла вписать имя и фамилию. Он придрался и стал требовать денег, угрожая милицией. Я сквозь слезы сказала, что тороплюсь на похороны брата, и что все имеющиеся деньги предназначены для них, и больше нет. Он, видя мое состояние, все равно вытряс столько, сколько ему было нужно. Сил спорить, качать права и ругаться у меня не было…
Помню еще, после всего, что случилось — учеба в престижном вузе, все мало-мальские успехи, все светлое будущее, в которое так верят подростки, для меня потеряло смысл. Я решила поехать в Университет и забрать документы, прекратить учебу. Для меня жизнь была закончена. В администрации нашего факультета почему-то всегда очень тепло относились ко мне. И в итоге мне отказали в выдаче документов, сказав приходить осенью, подумать, опомниться, успокоиться… У меня и тут не было сил настаивать — отказали, так отказали. Я восвояси поехала домой… И по дороге встретила того самого контролера, вытрясшего из меня те деньги, в которых мы тогда так нуждались. Увидев меня, он отвернулся, даже не подошел проверить проездной. Мне показалось, он меня узнал…
Шли дни за днями. Мы с мамой настолько сильно напивались, что не могли даже подняться с кроватей… И вот однажды, мама сказала «Хватит! Мы же спиваемся!». Я посмотрела на себя в зеркало: тело стало худым, лицо же распухло от слез и спиртного, точь-в-точь, как у спивающихся бомжей. И мне стало страшно от того, во что я превращаюсь. Надо было начинать новую жизнь. Действительно новую. Потому что без брата. Без человека, с которым ты вырос, делил все радости и горести…
Через некоторое время мама послала меня на отдых в Крым. Ко мне присоединилась еще моя подруга Лена, очень любившая Андрюшу. Один из первых дней совпал с 40-м днем после смерти брата. За день до этого мне было очень плохо. Несколько дней я ничего не ела. Может быть, это покажется глупым, нелепым, но тогда в свои только исполнившиеся 19 лет я решила, что этой жертвой, раз не молитвами, чем-то смогу помочь брату. Мало того, что он — самоубийца, да еще при жизни настолько запутался, что стал сомневаться в Боге, даже отказываться от Него. Тогда в нашу страну хлынуло море ненужной, сбивающей с пути литературы, вроде Ницше. И вот, когда это ложится на молодые ищущие души, которые начинают это читать, то исход порой трагичен…
Так вот, в ночь на 40-й день мне приснился сон, от которого на утро я не могла дышать от рыданий. Вот что я написала в своем дневнике в тот же день: «Сегодня приснился сон, не знаю, может, это игра подсознания. Но он оказал на меня огромное впечатление, так как все выглядело больно уж реальным. Андрюша всегда хотел посмотреть Университет. И вот мы там с ним оказались. Помню странное ощущение передвижения. Мне еще показалось, что у брата не было ног, и он парил в воздухе. Мы посмотрели яблоневые аллеи, которые я проходила каждый день, возвращаясь с занятий, побывали в корпусах, в аудиториях, где я училась. Когда мы поднялись на 4-й этаж, я разразилась слезами, спрашивая, зачем, зачем он это сделал, ведь ничего уже не вернуть, и он же знал, как я его люблю. Андрей ответил, что на тот момент он чувствовал себя одиноким и никому не нужным, что звонил домой, чтобы поговорить со мной, но меня не оказалось дома. Сказал, что поссорился со всеми: родителями и друзьями, что от него ушла девушка.
— Я звонил еще по телефону доверия. Там мне не смогли ничем помочь. К тому же мужчина, как мне показалось, был вообще поддатым.
— Да, но ведь я. Ты не подумал, что будет со мной! Неужели ты меня забыл?
(Извините, что тут я думаю только о себе, просто у нас с братом был договор, что если кому-то из нас плохо и тяжело — мы связываемся друг с другом и помогаем друг другу)
На это брат разразился слезами. Он плакал. Я видела его зареванное розоватое лицо в профиль, видела его страдания. Через некоторое время мы вышли из Университета.
— Как долго мне ждать встречи с тобой? Еще лет 40-45?
Он посмотрел на меня. В его глазах я прочитала: «Разве это много?»
Я продолжала:
— Я хочу к тебе, хочу к тебе. Проклинаю тот день, когда вышла на работу. Ты знаешь, я ведь могла и не выходить. Но так хотелось доделать работу! Тебе было в это время плохо, а я!..
Я рыдала, он тоже плакал.
— Как тебе Там?
— Xочешь я покажу тебе, где сейчас живу?
— Конечно, — ответила я.
Потом мы оказались с ним в огромном бескрайнем море, беснующемся, мутном, грязно-серо-синем с огромными пенящимися волнами.
«Неужели и здесь есть море?», — подумала я. Там была голая суша и море. И действительно ничего больше не было. Пусто во всех отношениях. Мы поплыли с ним. Море вызывало у меня жуткое ощущение. Вдруг непонятная мощная сила, не имеющая никаких четких форм, серо-черная, стала сильно давить на меня сверху, пытаясь потопить. Я вначале испугалась, а потом подумала, что буду вместе с братом и даже обрадовалась очевидному исходу. Андрюша как будто угадал мои мысли. «Ты должна жить, ты должна еще жить», — прокричал он мне, — «Плыви дальше, я скоро нагоню»... Через некоторое время брат меня нагнал, и я не знаю, что он сделал с напугавшей меня силой…
Тут меня стала трясти Ленка, чем и разбудила меня/»
Лето подошло к концу. Осенью начались будни, в которые мне надо было втягиваться, не позволяя себе опуститься на дно — это я пообещала брату. Я сбегала с лекций или семинара пореветь в коридор всякий раз, когда что-то напоминало мне о трагедии. Почти все друзья отвернулись — даже самая близкая подруга, поддержавшая в первую минуту. И я понимаю — не каждый выдержит выносить вид чужого горя и слез. Остался только один друг — он бережно охранял мою жизнь, пресекая все попытки суицида, выслушивая мои бредни и истерики. Мы сохранили с ним дружбу, пройдя через годы — признательность и уважение мои к нему велики и поныне.
Я до сих пор порой возвращаюсь в тот день. Уже реже. Но возвращаюсь. Это трагедия, надолго сломившая меня и мою семью.
Очень хочется, чтобы таких трагедий было меньше — т.к. выбраться из них не у всех хватает сил.
Когда отчаяние подступает к вам, надо верить, что огонек любви горит в сердцах ваших близких или друзей, а все противоречия, возникающие между вами — от лукавого.
Мне кажется, родным можно донести свою накопившуюся боль по-другому. Суицид — очень жестокий и бессердечный урок для близких, он на долгие годы ломает людей, которые были когда-то вам так дороги.
( Победишь.ру 335 голосов : 4.45 из 5 )
Предыдущая беседа
Лучшее новое
Смысл страданий
– Анна Киселёва
Каждый год множество людей пытаются свести счеты с жизнью, однако общество, как это ни прискорбно, обращает внимание лишь на тех, чья попытка все же «увенчалась успехом».
Что же касается тех, кто не преуспел – их истории так и остаются нерассказанными из-за чувства стыда и позора, или из-за опасений породить такие же опасные желания в сознании окружающих. Хотя, следует отметить, что доверительный разговор, сопровождаемый пониманием собеседника, на деле не вызывает роста самоубийств. Это всеобщее молчание приводит к тому, что выжившие после неудачных попыток суицида люди оказываются в своеобразной изоляции, в то время как семья, друзья и врачи не получают четкого понимания ситуации и не знают как помочь несчастным, страдающим от бесконечной борьбы с суицидальными мыслями.
Однако, «гриф секретности» постепенно спадает. Благодаря онлайн форумам, группам моральной поддержки, построенным на принципе «равный – равному» и общественным движениям, направленным на борьбу со стереотипами, как например «Live Through This» (букв. «Переживи это») и «Time To Change» («Время меняться»), люди начали рассказывать о своих попытках суицида, а также находить поддержку и силы вернуться к нормальной жизни.
В одном из обсуждений на сайте «Raddit» трое выживших откровенно рассказали о том дне, когда они решились на попытку самоубийства. Мы обсудили с ними события, произошедшие как до, так и после попытки покончить с жизнью, а так же, спросили, что они думают об этом сегодня.
Дэвид, 31 год
Пытался покончить с жизнью в 15 лет
Что вы помните о том дне?
Не могу сказать, что что-то конкретное явилось причиной моего решения. Вся моя жизнь тогда была похожа на ад. Моих родителей лишили родительских прав, когда мне было 13. Жил я с дедом – агрессивным алкоголиком, который частенько заявлял мне что-то вроде «ты будешь таким же наркоманом, как и твои родители». Мне казалось, что меня никто не любит, и я никогда не смогу найти своего места в этом мире. Я просто устал от всего этого. Я не хотел просыпаться — я был уверен – никто не будет по мне скучать.
Это был обычный день: я пошел в школу, по дороге домой купил две упаковки Тайленола (по 100 капсул). Я пришел домой и выпил почти все, запивая водой приблизительно по 5 капсул за раз. В одной из упаковок еще что-то оставалось, так что в итоге я выпил около 180 таблеток.
Между всеми приемами была разница около двух часов. Я пил по пять таблеток почти автоматически. Это было вроде закарючек на бумаге – рисуешь, чтобы просто чем-то себя занять. Я сидел в своей комнате и смотрел сериалы, типа «Крутого Уокера» и «Кунг-фу: возрождение легенды». Возможно, дед был дома. Я не помню – я уже был не в себе.
Не помню, что я делал, перед тем как потерял сознание.
«Наступил момент, когда я подумал: «Вот и конец. Конец моей истории».
Я никогда не был слишком религиозным и не верил, что после смерти я обрету счастье, я вообще ни о чем таком тогда не думал. Я был перекачан лекарством. У меня была мысль, позвать на помощь, но я не знал, кого. Я боялся, что будет только хуже. Я разрывался между желанием все-таки выжить и принять ситуацию, в которую я сам себя загнал. В конце концов, я сдался. Я увидел свою кошку Мини, которую мы когда-то нашли в мусоропроводе. Я обнял её и сказал: «Я люблю тебя, но мне пора».
И тогда я разрыдался. Я осознал, что в мире все же были вещи, ради которых мне хотелось жить, которые были мне дороги. Но было уже поздно. Я так и плакал, пока не уснул.
Я проснулся через полтора дня. Я чувствовал слабость, как после похмелья, и весь был покрыт зелено-голубой рвотой, которая уже подсохла до состояния корки. Моему организму пришлось выбросить изрядное количество рвотных масс, чтобы выжить. Я был абсолютно расслаблен и счастлив. Тем временем друзья пытались докричаться до меня, спрашивая, почему я не был в школе.
Следующие пару дней я снова чувствовал себя хорошо – я радовался всему: возможности ходить и видеть мир вокруг себя, играть с домашним животным. Даже еда казалась вкуснее.
Что вы думаете сейчас?
Следующие несколько лет после случившегося были еще хуже. Однако я больше никогда не пытался себя убить. Я помнил, что в последний момент я не хотел умирать.
Пережил столько замечательных моментов, которые никогда бы не случились, понимаете? Я путешествовал, влюбился, поступил в колледж и университет. В тот момент я бы не поверил, что все это произойдет. Я бы пропустил лучшие годы моей жизни.
Черная полоса не вечна – жизнь налаживается. Моя наладилась.
Вивьен, 27 лет
Пыталась покончить с жизнью в 17.
Что вы помните о том дне?
В «последний» день я старалась примириться со своим решением.
Я встала в 9 утра и заранее запланировала себе выходной. Я точно знала, что я буду делать. Мои родители ушли на работу, а в школу я не пошла.
Я сидела на полу в своей комнате в тишине и думала. Пыталась свыкнуться с мыслью о том, что вечером я должна была покончить с собой. Это было что-то вроде ритуала. День прошел довольно расслабленно и сюрреалистично. Я приготовила себе легкий завтрак и чай, села на пол с ноутбуком и начала писать записки. Я написала каждому, кто хоть как-то повлиял на мою жизнь: маме, папе, брату, учителям, друзьям. Это заняло весь день. Одни получились теплыми и лиричными, другие – горькими, сжатыми и злыми. Я поняла, что это была последняя возможность высказать всем и все, что я думаю.
В тех записках я написала очень много того, чего бы никогда не сказала вслух. Я стольким друзьям написала, что люблю их, несмотря на то, что все знали меня как довольно сдержанного и холодного человека. Я всегда их любила, просто не умела это выражать. Но я хотела, чтобы они все это знали и не сомневались в этом. Я попросила у мамы прощения за то, что 17 лет тратила её деньги, брату написала, что ему уже давно пора открыть глаза и сознание, а еще послала своего агрессивного отца, вечно срывавшего на нас злость, по понятному адресу.
В ту ночь, приблизительно в 3, когда все уже спали, я спустилась к отцовскому шкафу с оружием (ключи я выкрала предыдущей ночью). Было очень тихо. Я ощутила спокойствие и даже умиротворение.
Я стащила из комода бутылку виски и выпила половину. Я открыла шкаф и достала пистолет.
Я держала пистолет около своей головы очень долго. Все это время я была напугана и воодушевлена, злая и грустная, счастливая и покорная.
Вмешался инстинкт самосохранения. Я думала о том, что сделала и не сделала в жизни, о том, как отреагируют в школе, и как будут выглядеть мои похороны.
Я приставляла пистолет к голове и вновь опускала, поднимала и опускала.… Это длилось очень долго.
Наконец я нажала на курок.
Пистолет не выстрелил – он был не заряжен.
Внезапно я ощутила невероятное, переполняющее чувство облегчения. Я рыдала и смеялась как сумасшедшая. Эта абсурдная ситуация вернула меня в реальность. Я подумала: «что, черт подери, я делаю?»
Я пошла спать. Подобное больше никогда не приходило мне в голову. Возможно, однажды мне хватит мужества сказать людям в лицо то, что я тогда написала.
Что вы думаете сейчас?
Тот день расширил мои представления о мире. Я поняла: все, что меня беспокоило, все мои проблемы были банальны.
Один парень, известный тем, что выжил, прыгнув с моста «Золотые Ворота», как-то сказал, что за секунды до столкновения с водой, он пожалел, что прыгнул. Это — именно то, что почувствовала я. То чувство, когда тебя разрывают противоречия непередаваемо. Именно оно в итоге привело к облегчению.
Я решила работать на горячей линии для самоубийц – эта работа навела меня на размышления. Я обратила внимание, что все люди, решившиеся на суицид похожи – у них такое тонелеобразное мышление, очень узкая картина мира. Меня угнетает мысль о том, что в мире столько людей, решившихся на суицид, в то время как все их проблемы решаемы. Если говорить об эмоциональной составляющей – самой главной предпосылкой суицида является отчаяние и чувство безнадежности. Они были просто неспособны перетерпеть свою боль.
Решение свести счеты с жизнью – колоссальный шаг. Это, пожалуй, самое серьезное решение, которое вы можете принять за всю оставшуюся жизнь. Оно обесценивает все усилия, которые вы предпринимали для улучшения ситуации до того, как сдались. Вы должны выстоять. Вы, правда, должны выстоять – награда ждет впереди. Я имела возможность взглянуть на ситуацию под более широким углом.
Попытка суицида чем-то напоминает учителя, который сначала испытывает вас, а потом преподносит урок. К сожалению, многие люди, чьи попытки самоубийства удались, так и не получили этот урок.
Кристина, 23 года
Пыталась покончить с жизнью в 18 лет.
Что вы помните о том дне?
Я проснулась с чувством спокойствия и надежды на будущее. За день до этого доктор прописал мне Ксанакс и я с нетерпением ждала момента, когда я, наконец, обрету чувство контроля над ситуацией.
Это был самый прекрасный день – я села в автобус и поехала на работу. Я тогда работала на стойке регистрации. В какой-то момент я написала своему бойфренду и, слово за слово, переписка переросла в настоящую ссору. Он писал мне такие ужасные вещи. Он был моей последней поддержкой вдали от семьи.
Жизнь казалась мне безрадостной. Хотя, если посмотреть на мою жизнь со стороны – у меня не было причин для грусти. Я была здорова, и у меня была работа. Я, правда, не знала, чем я в принципе хочу заниматься в жизни, но это меня не беспокоило. Из жизнерадостного и общительного человека, каким я была в школе, я превратилась в того, кто не мог прийти к близким друзьям на вечеринку, не перенервничав до полусмерти. Я уже не знала, кто я, а моя жизнь не имела смысла.
Так что, я решила – хватит! Я встала, вышла с работы, села на автобус и поехала домой. Выйдя на остановке, я ощутила самое великолепное чувство – целеустремленность, само наличие цели уже меня радовало. Правда этой целью была смерть, но это все же было лучше, чем отсутствие цели как таковой. Я смотрела на серую толпу людей: кто-то шел на работу, кто-то — с работы, кто-то отправлялся по магазинам. Все это напоминало мне какую-то репетицию бессмысленной жизни. Я почувствовала покой и умиротворение. Впервые за долгое время груз безысходности в моей голове, как будто бы исчез. Я вздохнула и поняла: «Вот оно — счастье».
Я зашла в дом, в котором прошло мое детство.
Я вспомнила, как солнечный свет падал на мебель, и вдохнула запах пыли, кожи и ковра; я поцеловала свою собаку и прошлась по всем комнатам, прощаясь.
Я просмотрела рождественские снимки и фотографии с семейных торжеств, которые уже не казались мне частью моей жизни. Я помнила только крики и страх одиночества в собственном доме. Я была решительно настроена, покинуть этот мир.
Моя мама работала медсестрой, поэтому у нас была довольно большая аптечка. Я стала методично набирать лекарства: парацетамол, кодеин, ибупрофен, антигистаминные – все подряд.
Я разделась, влезла в пижамные штаны моего парня и мою любимую футболку с символикой ООН. Я включила диск, который он записал специально для меня, вдохнула его запах и по всему телу пробежала дрожь.
Я разделила оставшиеся 49 таблеток снотворного на две приблизительно равные части и одним разом проглотила первую половину, перемешанную с частью лекарств из аптечки. Эффект был мгновенный.
Я написала несколько сообщений. Маме: «Я тебя люблю»; папе: «Жаль, что ты не очень любишь меня»; сестрам: «Простите»; и ему: «Пожалуйста, напиши, что ты меня любишь».
Я ждала ответа 5 минут.
Я взяла лист бумаги и написала записку: «Мне так жаль. Я очень несчастна. Простите меня. Не отдавайте мое тело на вскрытие. Люблю, Кристина».
Я последний раз проверила телефон. Пропущенный от мамы, сообщение от сестер («За что простить? Ты в порядке?») и ничего от него.
Оставшаяся горсть таблеток прошла легко. Я встала в последний раз и, запрокинув голову, рассмеялась каким-то ненормальным смехом.
Я «умерла» под песню «No Sound But the Wind” группы “Editors”.
Я проснулась через три дня в палате интенсивной терапии возле держащего меня за руку отца, который за предыдущие девять месяцев со мной даже не говорил.
Что вы думаете сейчас?
Когда я проснулась, я ужасно разозлилась, что ничего не вышло и чувствовала себя беспомощной. Меня перевезли в больницу для душевнобольных и долго держали под наблюдением. Прошли годы перед тем, как я действительно ощутила благодарность за то, что судьба предоставила мне второй шанс.
Пройдя через все это, я поняла, что стала сильнее. Сталкиваясь с трудностями, я говорю себе: «я не позволю этому расстроить меня». Наконец я поняла, что хочу быть медсестрой и уже закончила первый год сестринской школы. Теперь я чувствую, что контролирую свою жизнь.
Вот что я хотела бы сказать себе (тогда) и другим 17-18 летним, оказавшимся в такой же ситуации: все будет гораздо лучше, чем вы думаете. Ваша жизнь обретет смысл, и вы сможете её контролировать. И хотя дорога жизни довольно длинна и трудна – это не повод идти по ней в одиночестве.
Ничто другое, как любовь, не может заставить человека в полной мере ощутить своё одиночество. С полной ясностью осознать, что твоя жизнь бардак и остаётся только поставить любимую пластинку, полить цветы да и покончить со всем этим.
От любви ещё никто не уми
Нет, вы только представьте себе, что после смерти самоубийц ожидает особый мир. Это не ад, нет, и уж тем более не рай, нет. Этот мир похож на обычный, только гораздо хуже. Здесь нет цветов и звёзд, никто не улыбается и интересной игрой считается угадывать очередной способ самоубийства. До чего не комфортно жить в таком мире, где каждый знает твою самую интимную тайну что ты свёл счёты с жизнью, а та в ответ посмеялась.
Это дорожное приключение девушки Миколь, Зия и Женька (русский, честное слово, русский и совсем не раздражает его корявая речь в телефонном разговоре с мамой). Зия ищет свою любимую, которую он когда-то решил удивить самоубийством и вот она тоже здесь. Миколь пытается вернуться домой традиционным путём найти самого главного и с ним всё разрулить. А Юджин (Женёк) просто так поехал, за компанию я ведь уже сказала, что он русский?
В этом фильме есть немножко кустурицевского сюра (я этого и ожидала, увидя фамилию Дукич), есть тихонькая такая тоска от всей этой поломанной мебели, проржавевших автомобилей и старых покрышек на обочинах. Как местами красивы краткие возвращения к тому, кто и как рассмешил жизнь, хотя и пытался свести с ней счёты. А брошенные спички иногда взлетают вверх, и под передним пассажирским сидением в машине зияет Чёрная Дыра или портативный Бермудский Треугольник. Какой унылый и удивительный этот мир!
В этом фильме была одна мысль, которая я верю истинна.
Неллер: Забудь ты об этих чудесах, они не так много значат!
Зия: Все здесь на них способны, кроме меня.
Неллер: Не будь так строг к себе.
Зия: Меня убивает, что я здесь один такой. Самый беспомощный или даже глупый
Неллер: Дело в том, что если ты будешь думать об этом, думать, то ничего не случиться. Другими словами это случится само собой когда перестанет быть для тебя важным.
Вышеприведённое странный, но, должно быть, непреложный закон. Любовь, новое увлечение, интересные встречи происходят тогда, когда их не ждёшь. Счастье не глупее беды оно также любит настигать внезапно.
« так поражает молния, так поражает финский нож!..»
Я опять не о том. На самом деле история вполне обычна и даже предсказуема, местами совсем предсказуема. Но как-то так получилось, что вместе с тем она не затёрта и не пошла. И вы посмотрите этот фильм, если у вас всё хорошо, вы поймёте, что всё хорошо, а если у вас всё плохо, то вы поймёте, что всё будет хорошо. Обязательно будет! Я вам обещаю.
Человек научился лишать себя жизни задолго до того, как изобрел колесо и покорил огонь, - первые случаи суицида относятся еще к доисторическим временам. Там, где условия существования были особенно суровы (голод, холод, дефицит звериных шкур для набедренных повязок), самоубийство превратилось практически в норму поведения. Как правило, добровольно уходили из жизни старики и калеки, не желавшие обременять соплеменников. Престарелые вестготы бросались с особой Скалы предков. Старики острова Кеос украшали головы венками, устраивали праздник и в конце его пили цикуту. Старые немощные японцы требовали, чтобы их погребли заживо или унесли умирать в горы (название японской горы Обасутэяма буквально переводится как "гора, где оставляют бабушек"). Эскимосы, чувствуя приближение старости, уходили замерзать в тундру (одному христианскому миссионеру нового времени удалось убедить их отказаться от этого варварского обычая; когда через несколько лет просветитель вернулся к своей "пастве", выяснилось, что эскимосский род вымер - новообращенным христианам не хватило пропитания).
Но чем "сытнее" жила древняя община, тем строже она относилась к суициду. В племенах Нигерии, Уганды, Кении самоубийство считалось безусловным злом. Отвечать за злодеяние приходилось родственникам усопшего, они должны были принести искупительную жертву (быка или овцу) и провести обряд очищения - сжечь жилище "преступника". Если самоубийца расстался с жизнью повесившись на дереве или спрыгнув с него, дерево также сжигалось. До трупа убившего себя человека запрещалось дотрагиваться. Вот такая "показательная порка"!
Интересы развивающегося государства требовали все большего ограничения частной свободы, а самоубийство в Древней Греции даже... санкционировалось властями. Осужденным преступникам здесь "предписывалось" покончить с собой (вспомнить хотя бы Сократа, которого обвинили в развращении молодежи и поклонении новым богам и принудили выпить цикуту). Те же, кто добровольно ушел из жизни, не спросив разрешения, карались посмертным поношением: в Афинах и Фивах от трупа такого самоубийцы отсекали руку и хоронили ее отдельно. К слову, насчет разрешения - его действительно можно было испрашивать: в городах Эллады имелись особые запасы яда для тех, кто желал покончить с собой и мог обосновать свое намерение перед ареопагом - органом судебной власти.
Иные нравы царили в Спарте. Там чтили память самоубийцы Ликурга. Этот государственный муж установил законы, по которым следовало жить спартанцам, взял с сограждан слово следовать им, пока он не вернется, и отправился к дельфийскому оракулу. Когда оракул одобрил нововведения, Ликург уморил себя голодом, чтобы связанная словом Спарта продолжала жить по его правде и дальше.
В Римской империи запрет на самоубийство был закреплен законодательно, хотя законы охотно признавали обстоятельства, оправдывающие суицид, а именно: "горе, болезнь, скорбь" и - еще шире - "невыносимость жизни". Однако возможность распоряжаться собственной смертью предоставлялась только свободным римлянам. Рабы права на суицид не имели. Чтобы при продаже живого товара покупателю не подсунули брак - раба, намеревающегося свести счеты с жизнью, - существовал "гарантийный срок": если купленный раб кончал с собой в течение полугода после совершения сделки, продавец обязывался вернуть покупателю деньги. Меж тем из всех жителей Рима именно рабы чаще всего накладывали на себя руки.
"Христианство сделало рычагом своей власти необыкновенно распространенную ко времени его появления жажду самоубийства", - писал Ницше. Неприятный факт: христианская религия повела непримиримую борьбу с суицидом не столько из высших соображений, сколько из меркантилизма, выполняя заказ земных властей и получив взамен статус официальной государственной религии.
А ведь в первые века своего существования тогда еще гонимое христианство относилось к суициду терпимо, а уж к альтруистическому самоубиению во имя веры и вовсе с благоговением. В Священном Писании не содержится прямого осуждения суицида. Более того, в Библии можно найти семь случаев очевидного самоубийства, и ни один из них не порицается. Вот как описывается кончина богатыря Самсона, который обрушил на головы врагов-филистимлян строение и погиб под руинами вместе с ними: "И сказал Самсон: умри, душа моя, вместе с Филистимлянами! И уперся всею силою, и обрушил дом на владельцев и на весь народ, бывший в нем. И было умерших, которых умертвил Самсон при смерти своей, более, нежели сколько умертвил он в жизни своей". Даже самоповешение Иуды не осуждается (в отличие от его предательства), а лишь констатируется как факт: "И, бросив сребреники в храме, он вышел, пошел и удавился". Сотни раннехристианских мучеников сами лишали себя жизни и были причислены к лику святых.
Но примерно с V века отношение христианства к добровольному уходу человека из жизни меняется. Кесарю кесарево, а Богу Богово - это значит, что душа принадлежит Всевышнему, и только Он волен ей распоряжаться. И вот уже Святой Августин называет самоубийство "худшим из грехов, ибо в нем нет возможности раскаяться", а Фома Аквинский объявляет суицид трижды грехом: против Господа, дарующего жизнь, против общественного закона и против человеческого естества (инстинкта самосохранения). Всем без исключения самоубийцам отказывают в церковном отпевании и погребении. Тех, кто пытался покончить с собой, но остался жив, предают анафеме. (Любопытно, что русские старообрядцы XVII-XVIII веков, сжигавшие себя тысячами, поначалу пытались соблюсти "приличия": запершись в скиту, они ставили на засов двери горящую свечу, а на пол бросали ворох соломы; когда присланные усмирить раскольников солдаты начинали выламывать дверь, свеча падала, и в помещении начинался пожар; таким образом, солдаты становились убийцами, а сгоревшие - не грешниками, но мучениками веры.)
Иудаизм и ислам осуждают суицид (хоть и не так безапелляционно). Индуизм и буддизм воспринимают куда более спокойно (что подтверждают традиции стран, исповедующих эти религии, например сати - обычай, по которому индийские женщины после смерти мужа бросались в костер, где сжигался труп их благоверного). То, что восточные религии не видят в добровольной смерти греха, - серьезный аргумент против христианской нетерпимости к самоубийству. Если половина человечества не считает суицид преступлением против Бога, то, может быть, Бог (нравственный закон, природа) самоубийц вовсе не отвергает?
Между тем кесарь - светская власть, - на откуп которому были отданы тела добровольно умерших, придумывал все более жестокие способы глумления над трупами. В Британии самоубийц хоронили на перекрестке дорог, предварительно протащив по улицам, положив на лицо камень и проткнув сердце осиновым колом (покончившие с собой считались "кадрами" для вампиров). Во французском городе Мец трупы засовывали в бочки и пускали по реке. В Дании самоубийц выносили из дома через окно и сжигали - огонь символизировал адское пламя, куда уже отправилась душа грешника. По всей средневековой Европе тела покончивших с собой кромсали в анатомических театрах и... перерабатывали в мумми - лекарство, якобы укрепляющее жизненную силу (первоначально мумми добывалось из содержащих смолы мумифицированных трупов - отсюда и название, но затем точный рецепт был утрачен и сырьем для "чудо-средства" стали трупы самоубийц). Имущество "преступников" начиная с XIII века конфисковалось в пользу государства.
В средневековой России самоубийц тоже не жаловали. Покончившие с собой приравнивались на Руси к упившимся до смерти или погибшим по собственной неосторожности, их не отпевали и не хоронили в освященной земле, но и не преследовали по светскому закону... до тех пор пока Петр I не грохнул кулаком по столу и не объявил суицид государственным преступлением. Тогда и в России принялись подвешивать трупы самоубийц за ноги или же закапывать их на живодерне.
Восемнадцатое столетие в Европе завершилось тем, что признало достоинство человека и его право на жизнь. Но является ли это право одновременно и обязанностью? Ни в одной из конституций и деклараций прав человека этого не утверждалось. А потому самоубийство постепенно стали вычеркивать из списка уголовных преступлений. Первой это сделала Франция, последней - Великобритания, где антисуицидная статья сохранялась в уголовном кодексе аж до 1961 года. Тем, кто хотел умереть, но не смог, "повезло" меньше - несостоявшихся самоубийц продолжали преследовать по закону: в штате Нью-Йорк (США) их приговаривали к 20 годам тюрьмы, а в Англии "помогали" завершить начатое - казнили.
Однако уже с 60-х годов XX века суицид становился все более и более ощутимой проблемой в разных странах мира. Наиболее опасный для суицида возраст - около 30 лет - стал уменьшаться до 24-х и даже 15-ти лет, суицидологи были вынуждены констатировать страшный показатель "помолодевшего суицида": самоубийство становится третьей по счету ведущей причиной смерти среди 15-24 летних людей в США, Австрии, Швейцарии, Германии, Голландии, Англии, Австралии и Японии за период от конца семидесятых годов и до начала 90-х. Интенсивность склонности к самоубийству измеряют обыкновенно отношением общей цифры добровольных смертей к 100 тысячам жителей без различия возраста и пола в данном обществе. Этот общий процент смертности-самоубийства оказывается постоянным для длительного временного периода для каждого конкретного общества, причем его константа оказывается большею, чем у главных демографических явлений. Однако, за последние тридцать - сорок лет интенсивность этого явления социальной жизни стала неумолимо возрастать, что коснулось прежде всего развитых стран Европы и США, а также является опасным показателем состояния дел в современной России. Так, например, Национальный Центр статистики здоровья населения в США зафиксировал рост числа самоубийств в 3 раза за последние тридцать лет и констатировал уход из жизни 25-29 человек на 100 тыс. жителей каждый год (или 50-70 тыс. человек каждый год кончают жизнь самоубийством в США). У нас в советский период существовала официально признанная статистика только для такой категории граждан как "потерпевшие от доведения до самоубийства", но и эта категория давала возрастной показатель от 19 до 35 лет, последние же годы ознаменованы всплеском числа самоубийств в России: по газетным публикациям на 1994 год пришлось 61.900 добровольных смертей, а в 1995 году показатель суицидальной смертности был 45 человек на 100 тыс. жителей. Если заглянуть в публикации по поводу самоубийств в России в начале века, мы можем обнаружить столь же тягостную картину, хотя и с меньшей степенью интенсивности проявления суицида. В то время определенным показателем социальной статистики был С.-Петербург. Так, в частности, проф.-прот. А.Смирнов в статье "Самоубийство и христианский взгляд на жизнь" констатировал: "самоубийство превратилось в какую-то эпидемическую болезнь.., двадцать-тридцать лет тому назад Россия по числу самоубийств стояла в процентном отношении несравнимо ниже остальных культурных стран Европы, но в последние годы число самоубийств возросло у нас до угрожающих цифр", - это было написано в 1914 году. В 1923 году А.Ф.Кони в статье, посвященной суициду, обращал внимание на то, что "в Петербурге за 40 лет самоубийства и покушения на них дошли с 210 случаев в 1870 году до 3196 в 1910 году, тогда как, в связи с возрастанием населения Петербурга с 600 тыс. человек до 1800 тыс., это увеличение должно бы составить лишь 630 случаев, а не превышать эту цифру более, чем в пять раз."