Книга лунный камень читать онлайн. Лунный камень

Я пишу эти строки в Индии и адресую их моим родным в Англии. Цель записок – объяснить причину, заставившую меня отказать в дружеском пожатии руки моему кузену Джону Гернкастлю. Молчание, хранимое мной до сих пор по этому поводу, было превратно истолковано членами моего семейства, доброго мнения которых я лишаться не желаю. Прошу их не принимать окончательного решения, пока они не прочтут мой рассказ.

Разногласие между мной и моим кузеном возникло во время великого события, в котором участвовали мы оба, – штурма Серингапатама под предводительством генерала Бэрда 4 мая 1799 года. Чтобы внести ясность, я должен обратиться к периоду, предшествовавшему осаде, и поведать о тех рассказах, что бытовали в нашем лагере.

Один из самых невероятных рассказов повествует о желтом алмазе. Самое старинное из известных преданий говорит, что этот камень украшал чело четырехрукого индийского бога Луны. Отчасти из-за своего необычного цвета, отчасти из-за суеверий, связанных с тем, что в полнолуние он блестит ярче, а с убылью луны, наоборот, тускнеет, он и получил название, под которым до сих пор известен в Индии, – Лунного камня.

Приключения желтого алмаза начинаются с одиннадцатого столетия христианской эры. В ту эпоху магометанский завоеватель Махмуд Газни, ворвавшись в Индию, захватил священный город Сомнаут и ограбил знаменитый храм, несколько столетий привлекавший индустанских богомольцев и считавшийся чудом Востока.

Из всех божеств, которым поклонялись в этом храме, только бога Луны не коснулись варварские деяния магометанских победителей. Под охраной трех браминов неприкосновенного идола с желтым алмазом во лбу под покровом ночи перевезли в Бенарес. Там, в новом капище – в зале, украшенном драгоценными камнями, увенчанном золотыми колоннами, и поместили бога Луны, и он вновь стал предметом поклонения. В ту же ночь Вишну-зиждитель явился трем браминам во сне. Божество велело им охранять Лунный камень денно и нощно до скончания века и предрекло большое несчастье не только тому, кто дерзнет наложить руку на священный камень, но и всем происходящим из его рода. Брамины велели записать это предсказание на вратах святилища золотыми буквами и подчинились воле Вишну-зиждителя.

Один век сменялся другим, а все преемники трех браминов из поколения в поколение продолжали хранить Лунный камень, пока в начале восемнадцатого столетия христианской эры не воцарился монгольский император Аурангзеб. По его приказанию храмы почитателей Брамы снова стали разорять и грабить. Осквернив капище четтырехрукого бога умерщвлением священных животных, один из военачальников Аурангзеба похитил Лунный камень.

Оказавшись не в состоянии вернуть потерянное сокровище, три жреца-хранителя принялись неустанно следить за злодеем. Одно поколение сменяло другое, воин, совершивший святотатство, давно уже погиб страшной смертью, но Лунный камень продолжал переходить от одного магометанина к другому, принося с собой проклятие. Преемники трех жрецов-хранителей наблюдали за этими перемещениями драгоценного алмаза, терпеливо дожидаясь того дня, когда воля Вишну-зиждителя возвратит им его. Так, камень достался Типпу, серингапатамскому султану, который, сделав из него украшение для рукоятки своего кинжала, поместил его среди сокровищ оружейной палаты. Даже тогда, в самом дворце султана, три жреца-хранителя тайно продолжали оберегать его. В числе служителей Типпу были три иностранца, завоевавшие доверие своего властелина тем, что перешли, быть может с умыслом, в магометанскую веру. По слухам, это и были жрецы.

Вот такая фантастическая история ходила по нашему лагерю. Она не произвела серьезного впечатления ни на кого из нас, за исключением моего кузена: любовь ко всему чудесному заставила его поверить этой легенде. В ночь перед штурмом Серингапатама он рассердился на меня и на остальных за то, что мы назвали историю басней. Возник глупейший спор, и Гернкастль со свойственной ему хвастливостью объявил, что мы увидим алмаз на его пальце, если английская армия возьмет Серингапатам. Громкий хохот встретил его слова, и все мы подумали, что этим дело и кончится.

Теперь давайте перенесемся в день осады. Нас с кузеном разлучили в самом начале штурма. Я не видел его ни когда мы переправлялись через реку, ни когда перешли через ров, ни когда водружали английское знамя на завоеванных территориях. Только в сумерках, когда город уже был наш и генерал Бэрд обнаружил труп Типпу под кучей убитых тел, я встретился с Гернкастлем.

Нас обоих прикомандировали к отряду, посланному по приказанию генерала остановить грабеж и беспорядки, последовавшие за нашей победой. Я встретился с кузеном на дворе перед кладовыми и мог ясно видеть, что горячий нрав Гернкастля доведен до высшей степени раздражения страшной резней, через которую мы прошли. По моему мнению, он на тот момент был неспособен исполнять вверенную ему обязанность.

В кладовых царил хаос и суматоха, но насилия я не видел. Тщетно пытаясь навести порядок, я вдруг услышал страшный вой на другой стороне двора и тотчас побежал на эти крики. Я подошел к открытой двери и увидел лежащие на пороге тела двух мертвых индусов (по их одежде я узнал, что это дворцовые офицеры).

Крик, раздавшийся изнутри, заставил меня поспешить в комнату, которая оказалась оружейной палатой. Третий индус, смертельно раненный, падал к ногам человека, стоявшего ко мне спиной. Он обернулся как раз в ту минуту, когда я входил. Это оказался мой кузен. Джон держал в одной руке факел, а в другой – обагренный кровью кинжал. Камень, вделанный в его рукоятку, сверкнул, как огненная искра, когда он повернулся ко мне. Умирающий индус упал на колени и, указывая на кинжал в руках Гернкастля, сказал на своем родном языке:

– Лунный камень отомстит тебе и твоим потомкам!

Прежде чем я успел что-либо сделать, солдаты, последовавшие за мной через двор, вбежали в комнату. Мой кузен как сумасшедший бросился к ним на встречу.

– Очистите комнату! – закричал он мне. – И поставьте у дверей караул!

Солдаты отступили, когда он кинулся на них с факелом и кинжалом. Я поставил у дверей двух часовых, на которых мог положиться, и ушел.

Рано утром грабеж еще продолжался, и генерал Бэрд под барабанный бой публично заявил, что любой вор, пойманный на месте преступления, кто бы он ни был, будет повешен. В толпе, слушавшей эту прокламацию, я опять встретил Гернкастля. Он, по обыкновению, протянул мне руку и проговорил:

– Здравствуйте.

Я не решился подать ему руки.

– Скажите мне прежде, – произнес я, – из-за чего умер индус там, в оружейной палате, и что значили его последние слова, когда он указывал на кинжал в вашей руке?

– Индус умер, я полагаю, от смертельной раны, – ответил Гернкастль. – А о том, что значили его последние слова, мне известно так же мало, как и вам.

Я пристально посмотрел на него и спросил:

– Вы больше ничего не хотите мне рассказать?

– Нет, – прозвучало в ответ.

Я повернулся к нему спиной, и с тех пор мы больше не говорили друг с другом.

Я прошу заметить, что все написанное здесь о моем кузене предназначено только для родных. Гернкастль не сказал ничего такого, что давало бы мне повод для разговора с нашим полковым командиром. Джона не раз дразнили алмазом те, кто помнил о его горячей вспышке перед штурмом; очевидно, что воспоминаний об обстоятельствах, при которых я застал его в оружейной палате, было достаточно, чтобы заставить его молчать. Ходят слухи, что он намерен перейти в другой полк – вероятно, для того, чтобы расстаться со мной.

Я не могу ни в чем обвинять Гернкастля, потому что у меня нет никаких улик, кроме косвенных. Я не только не могу доказать, что он убил двух индусов, стоявших у дверей, я не могу даже утверждать, что он убил третьего, потому что не видел этого собственными глазами. Пусть наши родственники сами составят об этом мнение и решат, обоснованно мое отвращение к этому человеку или нет.

Переведено по изданию:

Collins W. The Moonstone: A Novel / Wilkie Collins

© Hemiro Ltd, издание на русском языке, 2015

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», перевод и художественное оформление, 2015

* * *

Пролог
Штурм Серингапатама (1799)
Из семейного архива

I

Эти строки – написанные в Индии – я адресую своим родным в Англии.

Моя задача – объяснить причину, заставившую меня отказаться пожать руку моему кузену Джону Гернкастлу. Молчание по этому вопросу, которое я хранил до сих пор, было неправильно воспринято членами моей семьи, чьим добрым мнением я не могу пренебречь. Я прошу их повременить со своими выводами и сначала прочитать мой рассказ. И, слово чести, все, что я собираюсь написать, – святая, истинная правда.

Личные разногласия между моим кузеном и мною зародились во время великого события общественного масштаба, в которое мы оба были вовлечены, – я говорю о штурме Серингапатама под командованием генерала Бэрда 4 мая 1799 года.

Чтобы было вполне понятно, при каких обстоятельствах это произошло, я должен ненадолго вернуться в прошлое, до начала штурма, вспомнить о ходивших по нашему лагерю рассказах, связанных с сокровищами из драгоценных камней и золота, которые хранились во дворце Серингапатама.

II

Одна из самых невероятных историй связана с желтым алмазом, знаменитым камнем, упоминаемым в индийских летописях и сказаниях. Древнейшее из известных преданий гласит, что этот камень украшал чело индийского четырехрукого бога – воплощения Луны. Отчасти из-за его необычного окраса, отчасти благодаря поверью, приписывавшему ему способность испытывать влияние носившего его божества, то есть усиливать и уменьшать яркость сияния с ростом и убыванием луны, он получил название, которое известно в Индии по сей день, – Лунный камень. Сходное поверье, насколько мне известно, существовало в Древней Греции и античном Риме, однако относилось оно не к алмазу, используемому для служения божеству, а к полупрозрачному камню низшего разряда, который, как предполагалось, был восприимчив к лунному влиянию и также получил название от Луны, и под этим названием камень известен коллекционерам в наше время.

Приключения желтого алмаза начинаются в одиннадцатом столетии по христианскому летоисчислению.

В то время магометанский завоеватель Махмуд Газни пересек Индию, захватил священный город Сомнатх и разграбил знаменитый храм, одно из чудес Востока, веками привлекавший паломников.

Из всех богов, почитавшихся в этом храме, лишь бог Луны избежал жадных рук магометанских завоевателей. Три брамина спасли неоскверненное божество с желтым алмазом на челе: под покровом ночи они вынесли его и переправили в другой священный индийский город, Бенарес.

Здесь, в зале, украшенном драгоценными камнями, под крышей, покоящейся на золотых колоннах, лунный бог был установлен и вновь стал предметом поклонения.

В ту же ночь Вишну-сохранитель явился во сне браминам.

Божественным дыханием он овеял алмаз на челе бога, и брамины пали ниц, закрыв лица робами. Вишну повелел им оберегать Лунный камень. Отныне трое жрецов должны были наблюдать за камнем по очереди, днем и ночью, пока не исчезнет род человеческий. Брамины услышали и склонились перед его волей. Божество предрекло беду всякому бесцеремонному смертному, который прикоснется к священному камню, всему его дому и каждому, кто получит камень от него. И брамины начертали это пророчество золотыми буквами на воротах храма.

Шли столетия, век следовал за веком, но последователи трех браминов, поколение за поколением, продолжали охранять бесценный Лунный камень днем и ночью. Так продолжалось, пока не настало восемнадцатое столетие по христианскому летоисчислению. По воле Аурангзеба, правителя Империи Великих Моголов, храмы почитателей Брамы вновь подверглись грабежу и разорению. Святилище четырехрукого бога было осквернено умерщвлением жертвенных животных, лики божеств разбиты, а Лунный камень похищен одним из военачальников армии Аурангзеба.

Не имея возможности вернуть утраченную святыню силой, три жреца-хранителя последовали за ней тайно. Одни поколения сменялись другими; совершившего святотатство воина настигла ужасная смерть; Лунный камень, неся проклятие, переходил от одного незаконного владельца к другому, но преемники трех жрецов, несмотря на все случайности и перемены, продолжали наблюдение за ним, дожидаясь дня, когда воля Вишну-сохранителя вернет им священное сокровище. Время промчалось от первых до последних лет восемнадцатого века по христианскому летоисчислению. Алмаз попал во владение Типпу, султана Серингапатама, который повелел вделать его в рукоять кинжала и хранить среди самых драгоценных сокровищ своей оружейной палаты. Но даже там, во дворце султана, жрецы продолжали тайно следить за святыней. Среди придворных Типпу было три чужеземца, которые снискали доверие повелителя тем, что приняли (или сделали вид, что приняли) магометанскую веру. Считается, что это и были трое жрецов.

III

Такую захватывающую историю Лунного камня рассказывали в нашем лагере. Никто не принял ее всерьез, кроме моего кузена, чья любовь ко всему необычному заставила его поверить в ее истинность. В ночь перед штурмом Серингапатама он самым нелепым образом рассердился на меня и других за то, что мы назвали эту историю сказкой. Последовал глупейший спор, и несчастный характер Гернкастла заставил его со свойственной ему хвастливостью пообещать, что мы увидим священный алмаз на его пальце, если английская армия захватит Серингапатам. Эта вспышка бахвальства была встречена взрывом хохота, на чем, как мы все тогда полагали, дело и закончилось.

Теперь я перенесу вас в день штурма. В самом начале мы с кузеном разделились. Я его не видел, когда мы переходили вброд реку, когда устанавливали английский флаг на первом проломе, когда пересекали ров и, сражаясь за каждый дюйм, входили в город. Лишь на закате, когда город стал наш и генерал Бэрд нашел под горой трупов мертвое тело Типпу, я снова встретился с Гернкастлом.

Нас обоих включили в отряд, собранный по распоряжению генерала для пресечения мародерства и беспорядков, начавшихся сразу после захвата нами города. Наши солдаты отвратительно бесчинствовали и, хуже того, нашли вход в дворцовую сокровищницу и разграбили золото и самоцветы. Во дворе сокровищницы мы с кузеном и встретились, чтобы восстановить дисциплину в рядах своих же солдат. Я отчетливо видел, что резня, через которую мы прошли, распалила огненный характер Гернкастла едва ли не до безумия, и считал, что он не подходит для выполнения порученного ему задания.

В сокровищнице царили смятение и разгул, но насилия я не увидел. Люди, если так можно выразиться, покрывали себя позором весело. Со всех сторон сыпались грубые шутки и остроты, и неожиданно связанная с алмазом история снова всплыла в виде озорного дурачества. «У кого Лунный камень?» – Этот насмешливый крик заставил грабеж, утихавший было в одном месте, вспыхнуть в другом. Тщетно пытаясь восстановить порядок, я вдруг услышал на другом конце двора ужасающий вопль и тут же бросился туда, боясь, что там началась новая вспышка мародерства.

Я подбежал к открытой двери – перед ней лежали два мертвых индуса (по их одежде я понял, что это дворцовые офицеры).

На донесшийся изнутри крик я помчался в комнату, оказавшуюся оружейной палатой. Третий индус, смертельно раненный, оседал на пол перед стоявшим ко мне спиной человеком. Как только я вошел, человек обернулся, и я увидел Джона Гернкастла с факелом в одной руке и кинжалом, с которого капала кровь, – в другой. Когда он повернулся, камень, вделанный в рукоятку кинжала, сверкнул в сиянии факела, как искра. Лежавший у его ног умирающий индус указал на кинжал в руке Гернкастла и промолвил на своем языке: «Проклятие Лунного камня настигнет тебя и твоих потомков». Произнеся эти слова, он умер.

Не успел я вмешаться, как в комнату ввалились люди, которые побежали за мной через двор. Кузен ринулся на них, как безумец. «Убери их отсюда! – крикнул он мне. – Поставь часового у двери». Солдаты отпрянули, когда он кинулся на них с факелом и кинжалом. Дверь охранять я поставил двух воинов из своего отряда, на которых мог положиться, и всю остальную часть ночи кузена я не видел.

Грабеж продолжался до утра, когда генерал Бэрд под бой барабана объявил, что каждый солдат, уличенный в мародерстве, кем бы он ни был, будет повешен. Для подтверждения серьезности намерений генерала при оглашении решения присутствовал начальник военной полиции. В толпе, слушавшей приказ, я снова встретился с Гернкастлом.

Он как ни в чем не бывало протянул мне руку и сказал:

– Доброе утро.

Прежде чем пожать его руку, я спросил:

– Сначала скажи, как встретил смерть тот индус в оружейной палате и что означали его последние слова.

– Индус, я думаю, умер от смертельной раны, – ответил Гернкастл. – Что означали его последние слова, я знаю не больше твоего.

Я внимательно посмотрел на него. Безумство вчерашнего дня улеглось, и я решил дать ему возможность оправдаться.

– Это все, что ты можешь сказать? – спросил я.

Он ответил:

Я отвернулся от него, и с тех пор мы больше не разговаривали.

IV

Хочу, чтобы было понятно: то, что я пишу о своем кузене (если, конечно, не возникнет какой-либо необходимости предать эти записи огласке), предназначено исключительно для уведомления нашей семьи. Гернкастл не сказал ничего, о чем я должен был бы сообщить нашему командиру. Над ним часто посмеиваются из-за алмаза те, кто не забыл его вспышку перед штурмом, но, очевидно, помня обстоятельства нашей встречи в оружейной палате, он им не отвечает. Поговаривают, что он хочет перевестись в другой полк, и я не сомневаюсь, он сделает это, чтобы отдалиться от меня.

Правда это или нет, я не могу быть его обвинителем, и на это есть серьезные причины. Если предам огласке это дело, у меня не будет никаких доказательств, кроме моральных. Я не только не могу доказать, что это он убил двух индусов у двери, но даже не могу назвать его виновным в убийстве третьего человека внутри, ибо я не видел собственными глазами, как он это делал. Да, я слышал слова умирающего индуса, но если слова эти были вызваны предсмертным бредом, как я смогу оспорить такое объяснение? Пусть наши родственники с обеих сторон составят свое мнение о том, что я изложил, и сами решат, насколько обоснованна неприязнь, которую я сейчас испытываю к этому человеку.

Хотя я не верю фантастической индийской легенде об этом драгоценном камне, прежде чем закончить, я должен признать, что у меня появились собственные суеверия на сей счет. Преступление само по себе обрекает преступника на кару – таково мое убеждение или заблуждение – не важно. Я не только не сомневаюсь в виновности Гернкастла, но и уверен, что он пожалеет о нем, если оставит у себя алмаз, и что другие пожалеют, что взяли его у него, если он решит расстаться с Лунным камнем.

Часть первая
Пропажа алмаза (1848)
События, рассказанные Габриелем Беттереджем, дворецким Джулии, леди Вериндер

Глава I

В первой части «Робинзона Крузо», на странице сто двадцать девять, вы найдете такие слова: «Теперь я понял, хоть и слишком поздно, что нельзя было начинать работу, не просчитав ее издержки и не оценив собственные силы». Вот только вчера я открыл «Робинзона Крузо» на этом самом месте. А уже сегодня утром (21 мая 1850 года) приехал племянник моей хозяйки, короткий разговор с которым я привожу дословно.

– Беттередж, – сказал мистер Франклин, – я встречался с адвокатом по семейным делам, и среди прочего мы поговорили об исчезновении индийского алмаза из дома тетушки два года назад. Мистер Брафф считает, и я с ним согласен, что в интересах истины эту историю нужно записать на бумагу, и чем раньше, тем лучше.

Пока еще не понимая, что ему нужно, и полагая, что ради мира и покоя лучше всегда быть на стороне адвоката, я заверил его, что тоже так думаю, и мистер Франклин продолжил:

– Несколько невинных людей уже, как вы знаете, попали под подозрение, – произнес он. – А из-за того, что на бумаге не зафиксированы факты, к которым, не исключено, захотят обратиться те, кто придет после нас, может пострадать память невинных. Нет, эту нашу странную семейную историю определенно нужно рассказать, и мне кажется, Беттередж, мы с мистером Браффом придумали, как это сделать лучше всего.

Что ж, весьма похвально, но я до сих пор не понимал, какое это имеет отношение ко мне.

– Нам необходимо изложить определенные события, – продолжил мистер Франклин. – И есть заинтересованные люди, которые способны их изложить. Отсюда у нас появилась идея писать историю Лунного камня по очереди, каждый будет описывать только те события, в которых сам участвовал, не более. Начать мы должны с того, как алмаз впервые попал в руки моему дяде Гернкастлу, когда он служил в Индии пятьдесят лет назад. Это вступление у меня уже имеется в виде старого семейного документа, в котором все необходимые подробности описаны от лица непосредственного свидетеля. Далее нужно указать, как два года назад алмаз попал в Йоркшир к моей тете и как он исчез через двенадцать часов после этого. Никто лучше вас, Беттередж, не знает, что тогда происходило в доме. Так что берите перо и садитесь писать.

Так мне было сообщено, какое отношение имеет алмаз ко мне. Если вам любопытно узнать, как я поступил в этих обстоятельствах, спешу сообщить, что поступил я так, как, вероятно, вы поступили бы на моем месте. Я скромно заявил, что не гожусь для подобного задания, хотя в душе чувствовал, что легко с ним справлюсь, если дам себе волю. Мистер Франклин, вероятно, прочитал по моему лицу мои мысли. Он не поверил в мою скромность и настоял на том, чтобы я дал себе волю.

Два часа прошло после того, как мистер Франклин ушел. Как только он повернулся ко мне спиной, я направился к письменному столу, чтобы приступить к работе. Здесь я и сижу беспомощно с тех пор (несмотря на то что дал себе волю), убедившись в том, что понял, как упоминалось выше, Робинзона Крузо, а именно: не стоит браться за работу, не просчитав ее издержки и не оценив собственные силы. Пожалуйста, вспомните, что я открыл книгу именно на этом отрывке совершенно случайно за день до того, как столь опрометчиво взялся за дело, которым теперь занимаюсь, и позвольте спросить: это ли не предсказание?

Я не суеверен. В свое время я прочитал множество книг, меня даже можно назвать в некотором роде ученым. Мне семьдесят, но у меня крепкая память, да и ноги. Поэтому не посчитайте меня невеждой, когда я выскажу свое мнение о «Робинзоне Крузо». Книги, равной ей, не было написано до нее и никогда не будет написано после. Я возвращался к ней годами (в основном в сочетании с трубкой хорошего табаку), и она стала моим добрым другом во всех трудностях этой земной юдоли. Когда у меня плохое настроение – «Робинзон Крузо». Когда мне нужен совет – «Робинзон Крузо». Раньше, когда меня изводила жена, и сейчас, когда я позволяю себе капельку лишнего, – «Робинзон Крузо». Я зачитал до дыр шесть служивших мне верой и правдой «Робинзонов Крузо». В последний день рождения моей хозяйки она подарила мне седьмого. На радостях я позволил себе капельку лишнего, и «Робинзон Крузо» снова наставил меня на путь истинный. Цена четыре шиллинга шесть пенсов, синяя обложка и картинка в придачу.

Но все это не очень-то похоже на начало рассказа об алмазе, правда? Кажется, я ухожу в сторону в поисках бог знает чего. Если позволите, возьмем новый лист бумаги и начнем сызнова, с моим глубочайшим почтением к вам.

Глава II

Пару строчек назад я упоминал о своей хозяйке. Так вот, алмаз никогда не попал бы в наш дом, где он и пропал, если бы его не подарили дочери хозяйки, а дочь хозяйки никогда бы не существовала, если бы хозяйка с болью и трудом не произвела ее на свет. Следовательно, если начинать с хозяйки, то придется вернуться довольно далеко в прошлое.

Если вы хоть немного знаете высший свет, вам наверняка приходилось слышать о трех красавицах Гернкастл: мисс Аделаиде, мисс Каролине и мисс Джулии. Последняя из них – самая младшая и самая красивая из сестер, на мой взгляд, а у меня была возможность составить на сей счет свое мнение, в чем вы скоро убедитесь. Я поступил на службу к старому лорду, их отцу (слава богу, хоть он не имеет никакого отношения к этому алмазу – я на своем веку не встречал более разговорчивого и более вспыльчивого человека). Так вот, я в пятнадцать лет поступил на службу к старому лорду пажом, чтобы прислуживать трем благородным юным леди. Я жил там, пока мисс Джулия не вышла за ныне покойного сэра Джона Вериндера. Это был прекрасный человек, который только хотел, чтобы кто-нибудь им управлял, и, между нами, он своего добился. Более того, он радовался этому, благоденствовал и жил счастливо с того дня, когда моя хозяйка повезла его в церковь венчаться, до того дня, когда она проводила его в мир иной и закрыла его глаза навеки.

Забыл упомянуть, что вместе с новобрачной я поселился в доме и в поместье ее мужа.

– Сэр Джон, – говорила она, – я не могу без Габриеля Беттереджа.

– Миледи, – отвечал он, – я тоже не могу без него.

Так он отвечал ей всегда, и так я попал к нему на службу. Мне было все равно, куда ехать, лишь бы оставаться при хозяйке.

Видя, что она интересуется хозяйством, фермами и тому подобным, я тоже ими заинтересовался, и не в последнюю очередь еще потому, что сам я был седьмым сыном мелкого фермера. Миледи назначила меня помощником управляющего имением, я старался, хозяев не разочаровал и получил повышение. Спустя несколько лет, кажется, в понедельник дело было, миледи заявляет:

– Сэр Джон, ваш управляющий – старый болван. Дайте ему щедрую пенсию, а на его место назначьте Габриеля Беттереджа.

Наверное, во вторник сэр Джон говорит:

– Миледи, мой управляющий получил щедрую пенсию, и Габриель Беттередж теперь занимает его место.

Часто можно слышать рассказы о несчастливой жизни в браке, но вот пример противоположного. Пусть это станет предупреждением для одних и поощрением для других. Я же тем временем продолжу рассказ.

Вот вы скажете, что я катался как сыр в масле. Хорошее, почетное место, свой коттедж, утром обходы имения, днем счета, утром «Робинзон Крузо» и трубка – что еще нужно для счастья? Вспомните, чего возжелал Адам в одиночестве Эдемского сада, и если вы не вините его, то не вините и меня.

Мне приглянулась женщина, которая вела хозяйство в моем коттедже. Звали ее Селина Гоби. В вопросе, касающемся выбора жены, я согласен с покойным Уильямом Коббетом. Убедитесь, что она хорошо пережевывает пищу и имеет твердую походку, – не прогадаете. Селина Гоби была наделена обоими этими достоинствами, что было первой причиной жениться на ней. Имелась и вторая причина: мое собственное открытие. Незамужняя Селина требовала содержания и еженедельной платы за услуги. Селина в качестве моей жены не могла бы требовать от меня денег на содержание, а услуги оказывала бы бесплатно. Так я и смотрел на это. Экономия и чуточку любви. Хозяйке я изложил это так же, как излагал себе.

– Я тут подумывал о Селине Гоби, – сказал я, – и мне кажется, миледи, будет дешевле жениться на ней, чем содержать ее.

Миледи рассмеялась и сказала, что не знает, чему поражаться больше: моим выражениям или моим принципам. Я думаю, ей это показалось шуткой, которую вы не поймете, если вы сами не знатная особа. Сам я понял только то, что теперь могу идти с этим к Селине. Я и пошел. Что же сказала Селина? Боже, как же плохо вы знаете женщин, если спрашиваете! Конечно же, она сказала «да».

Время свадьбы приближалось, и, когда уже заговорили о том, что мне нужен новый фрак, я начал немного волноваться. Сравнив рассказы других мужчин о том, что они чувствовали, когда находились в таком же положении, я обнаружил, что примерно за неделю до свадьбы у каждого возникало тайное желание все отменить. Я пошел чуточку дальше и попытался все отменить. Не просто так, конечно! Я был не настолько глуп, чтобы полагать, что она отпустит меня просто так. Если мужчина все отменяет, он обязан вознаградить женщину – так гласят английские законы. Повинуясь закону и все тщательно обдумав, я предложил Селине Гоби пуховую перину и пятьдесят шиллингов за отмену свадьбы. Вы не поверите, но это правда: она была настолько глупа, что отказалась.

Само собой, после этого для меня все было кончено. Я купил новый фрак, самый дешевый, и все остальное сделал так же дешево. Мы не были счастливой парой и не были несчастной парой. Мы были и того, и того поровну. Как такое возможно, я не понимаю, но мы все время, сами того не желая, шли друг другу наперекор. Допустим, когда я хотел подняться по лестнице, жене непременно нужно было спуститься, или, когда жена спускалась, я обязательно шел ей навстречу. Такова семейная жизнь, насколько я успел ее узнать.

После пяти лет недоразумений на лестнице мудрому провидению было угодно избавить нас друг от друга, забрав мою жену. Я остался один с ребенком, моей малышкой Пенелопой. Вскоре после этого умер сэр Джон, и миледи осталась одна со своей малышкой мисс Рейчел. Неважно я описал миледи, если вам нужно объяснять, что маленькая Пенелопа воспитывалась под присмотром моей доброй хозяйки. Она была отдана в школу, получила образование, поумнела и, когда позволил возраст, стала горничной мисс Рейчел.

Что до меня, так я продолжал выполнять обязанности управляющего до Рождества 1847 года, когда в моей жизни произошла перемена. В тот день миледи зашла ко мне в коттедж на чашку чая. Она заметила, что, если начинать отсчет с того года, когда я, еще во времена старого лорда, поступил к ним пажом, я служу при ней уже больше пятидесяти лет, и вручила мне прекрасный шерстяной жилет, который сама связала, чтобы я не мерз в холодную зимнюю погоду.

Уилки Коллинз

Лунный камень

Можно сказать с уверенностью: тот, кто возьмет эту книгу в руки и начнет читать, не отложит ее в сторону. Ее с увлечением читали сто с лишним лет назад, в 1868 году, когда она вышла в свет, ее увлеченно читают и сегодня. Автор позаботился об этом. Он талантлив и мастер в своей профессии, в создании интересного, более того - преинтересного чтения, сохраняющего это свойство, как бы не взирая на быстро текущее время.

Уилки Коллинз (1824–1889) родился в Лондоне, в семье известного художника-пейзажиста Уильяма Коллинза. Профессиональные занятия отца непосредственно коснулись детских и юношеских впечатлений Уилки, пробудив у него интерес к живописи, особенно к пейзажу. Он рано почувствовал влечение к творчеству, однако у него не появилось желания продолжить профессиональную деятельность отца. Его влекло к перу и бумаге, но прежде чем стать писателем, романистом и драматургом, ему пришлось попробовать свои силы в занятиях весьма далеких от литературы.

По окончании школы, выполняя волю отца, Уилки (он был старшим и послушным сыном) занялся коммерцией; в 1841 году поступил на службу к торговцам чаем. Торговое дело тяготило его, и он расстался с ним. В 1846 году он приступил к занятиям в Линкольн-Инне, в одной из четырех старинных лондонских корпораций юристов. Эти корпорации владели монопольным правом подготовки адвокатов и выдавали разрешение на занятие адвокатской практикой. Уилки Коллинз получил такое разрешение, но не воспользовался им, зато во многих своих романах использовал полученные в Линкольн-Инне обширные знания истории, теории и практики судопроизводства.

Первая книга Уилки Коллинза вышла в свет в 1848 году, это была двухтомная биография его отца. Спустя два года появился первый роман Коллинза - «Антонина, или Падение Рима», исторический роман, навеянный ранними впечатлениями от Италии, где он тринадцатилетним подростком вместе с родителями прожил полтора года, и чтением увлекательного романа Э. Булвер-Литтона «Последние дни Помпеи».

В начале пятидесятых годов Коллинз познакомился, затем подружился, а со временем породнился с Чарлзом Диккенсом: младший брат Уилки женился на младшей дочери Диккенса. Уилки Коллинза считают основоположником и образцовым представителем так называемой «сенсационной литературы», сформировавшейся в «школе Диккенса».

Размышляя о том, как увлечь читателя, каким способом возбудить и привлечь к печатной странице его воображение и внимание, Уилки Коллинз обозначил «два главных элемента притягательности всех рассказываемых историй». Они должны вызывать любопытство читателя и удовлетворять его потребность удивляться. Уилки Коллинз стремился учесть и умел учитывать психологию чтения, ее характерные и устойчивые свойства.

Завлекательности чтения способствует нечто загадочное, тайна, которая нуждается в раскрытии и сопротивляется ему. Но исключительная забота о занимательности повествования затрудняет задачу создания социально содержательных и психологически убедительных характеров, таит в себе опасность отвлечения от реальных проблем жизни.

Серьезная английская критика 60-70-х годов прошлого столетия, опираясь на обширный опыт и блестящие достижения социально-психологического романа, прежде всего романа, созданного Ч. Диккенсом и У. Теккереем, выступала против чрезмерного увлечения сюжетностью в защиту и поощрение характеров. Острособытийное повествование, даже исполненное с талантом, обычно наталкивалось на осуждение со стороны этой критики. Нередко примером порицания служил Уилки Коллинз, автор многочисленных сенсационных романов с захватывающей фабулой, самые значительные из них - «Женщина в белом» и «Лунный камень». Ни шумный успех этих романов, ни популярность Уилки Коллинза, ни его творческое содружество и личная дружба с Чарлзом Диккенсом не спасали его от болезненных уколов неотвязчивой критики. В ответ Коллинз спешил заверить и критику и читателей, что создание характеров он считает первейшей обязанностью. «В романе, - писал он в предисловии к «Женщине в белом», - возможно удачно вывести характеры, не рассказывая занимательной истории; однако невозможно удачно рассказать занимательную историю, не выводя характеры: их наличие, как факт реальности, является обязательным условием успешного повествования».

В 80-е годы в трактовке тех же проблем начинают звучать иные ноты. По первому впечатлению может показаться, что во мнении журнальной критики произошел радикальный поворот: только что она отстаивала приоритет характеров, теперь же свои надежды стала возлагать на сюжет. В защиту и прославление остросюжетного повествования выступили молодые авторитеты, среди них Роберт Льюис Стивенсон. «В наши дни англичане, - писал Стивенсон в 1882 году, - не знаю почему, склонны смотреть свысока на происшествие… Считается хорошим тоном писать романы вовсе бесфабульные или же с очень скучной фабулой».

Стоит приглядеться к суждениям Стивенсона, как станет ясным, что они отнюдь не напоминают колебание маятника: в них видно движение мысли, подталкиваемое новым литературным опытом, обстоятельствами времени и чувством традиции, пониманием ее значения для движения литературы во времени.

Роман приключений невозможен без напряженной и увлекательной фабулы, ее требует природа самого жанра. Стивенсон разносторонне обосновывает эту мысль, опираясь на психологию восприятия и классическую традицию, которая в английской литературе ведет начало от «Робинзона Крузо» Д. Дефо. Необычно звучит афоризм Стивенсона: «Драма - это поэзия поведения, роман приключений - поэзия обстоятельств». Интерес к «Робинзону Крузо», самому выдающемуся образцу этого жанра, развивает он свою мысль, «в огромной мере и у подавляющего числа читателей» вызывается и поддерживается не просто цепью «происшествий», но «очарованием обстоятельств».

На страницах «Лунного камня» многократно упоминается «Робинзон Крузо». С ним не расстается, о нем то и дело вспоминает Габриэль Беттередж, значительное лицо «Лунного камня», то лицо, которое открывает и закрывает его страницы. Вот начало его повествования о пропаже алмаза, называемого Лунный камень: «Раскройте первую часть «Робинзона Крузо» на странице сто двадцать девятой, и вы найдете следующие слова: «Теперь я вижу, хотя слишком поздно, как безрассудно предпринимать какое-нибудь дело, не рассчитав все его издержки и не рассудив, по нашим ли оно силам».

Слова разумные, суждение человека опытного, заслуживающее внимания и размышлений. Для Габриэля Беттереджа «Робинзон Крузо» - чудодейственная книга, дающая ответы на все проблемы бытия. Все остальные персонажи «Лунного камня» видят в пристрастии Беттереджа к «Робинзону Крузо» забавную и милую причуду. Этого и хотел автор «Лунного камня», для него необычная причуда старика Беттереджа - способ оживления его образа. А для самого Коллинза «Робинзон Крузо» тоже книга чудодейственная, такая простая и ясная и вместе с тем обладающая необычайной силой притягательности. Для него эта книга - и отдельный урок, и целая школа. И возбуждающая воображение «поэзия обстоятельств», и неувядающее занимательное чтение. Но «Лунный камень» не роман приключений, это первый английский детективный роман.

Незадолго перед смертью, в 1892 году, Стивенсон опубликовал роман «Потерпевшие кораблекрушение». Это произведение остросюжетное, с тайной и таинственными уликами, в нем действует сыщик-любитель. Это роман приключенческий, но уже с жанровыми чертами романа детективного. В эпилоге «Потерпевших кораблекрушение» Стивенсон рассуждает о жанре «полицейского», или детективного, романа. Он пишет, что этот роман и привлекал его и отталкивал. «Привлекала возможность заинтриговать читателя, а также те трудности, которые надо преодолеть, чтобы достичь этой цели. Отталкивала же… неотъемлемая от него лживость и «поверхностность». Преодоление трудностей сводится к тому, чтобы создать занимательную фабулу, сосредоточить внимание читателя на «скрытых уликах», заставить его следить за ходом раскрытия тайны. В заключение своих рассуждений о том, как он решил выйти из затруднения, сочетав в остросюжетном романе занимательность с действительной жизнью, сделав тайну «жизненно правдоподобной», Стивенсон вспоминает о Диккенсе: «Ведь к этому приему прибегал в своих поздних романах Чарлз Диккенс, хотя, конечно, результаты, которых он достигал с его помощью, увы, сильно отличаются от того, что удалось добиться нам».

Чарлз Диккенс - великая литературная традиция, современная Стивенсону. Уилки Коллинз вышел из школы Чарлза Диккенса, пробивая свой путь. Сам великий Диккенс присматривался к исканиям младших литературных собратьев, поощрял их достижения и учитывал их опыт.

Уильям-Уилки Коллинз родился 8 января 1824 года в Лондоне, в семье известного пейзажиста Уильяма Коллинза. Двенадцатилетним мальчиком он вместе с семьей на три года уехал в Италию. Книги его впоследствии отразят эти первые яркие итальянские впечатления. По возвращении в Англию и окончании средней школы, уступая воле отца, Коллинз, подобно множеству английских молодых людей, начинает заниматься «деланием денег» (to make money) на службе в крупной чайной фирме. Но торговля не привлекает его. Влюбленный в Италию по воспоминаниям детства, подогретым чтением Бульвера Литтона, он пишет первый свой рассказ и показывает его отцу. Художник, почувствовав талант в своем сыне, дает ему возможность завершить образование в Линкольн-Инне , откуда Уилки Коллинз в 1851 году выходит со званием стряпчего.

Профессия юриста не одному только Уилки Коллинзу, но и множеству других английских писателей дала огромный материал для романов. В Линкольн-Инне Коллинз впервые столкнулся с особенностями английского законодательства, с курьезами его, с устаревшими формами майоратного права. При нем еще был в полной силе и действии так называемый «шотландский брак» со всеми его последствиями. Если венчание происходило в Шотландии, то брак был недействителен в Англии; если влюбленные ехали в Шотландию, останавливались в одной гостинице и проводили ночь под одной крышей – они считались законными мужем и женой. Сколько тем для своего творчества почерпнул Коллинз из этих уродливых проявлений местного права! Тут и «двоеженство», и насильственная связь с нелюбимым и нелюбящим человеком, и несчастная судьба детей, лишенных имени… Каждую из этих коллизий Коллинз разработал в совершенстве и довел до крайней драматической остроты.

В год окончания Линкольн-Инна он встретился с Чарлзом Диккенсом, который был старше его на 12 лет . Знакомство это крепнет и в 1853 году переходит в дружбу, которая становится все более и более тесной. Сначала Диккенс и Коллинз совершают совместную поездку в Булонь, Швейцарию и Италию. Потом, в 1855 и 1856 годах, оба они живут в Париже; в 1857 году, после короткой совместной поездки по северу Англии, они пишут вместе книгу «Ленивое путешествие двух досужих подмастерьев». Сохранились письма Диккенса к Коллинзу, необычайно теплые и сердечные, показывающие не только их взаимную привязанность, но и творческое содружество.

В дальнейшем их сердечная связь перешла и в родственную: младшая дочь Диккенса вышла замуж за брата Коллинза.

Встреча с Диккенсом определила жизненный путь Коллинза как романиста. Правда, еще до нее, в 1848 году, он выпустил большой труд – двухтомную биографию своего только что скончавшегося отца. За ней в 1849 году последовал исторический роман «Антонина, или Падение Рима». Но только Диккенс помог ему найти себя в литературе и стать одним из своеобразнейших писателей Англии. Диккенс издает журналы, в которых Коллинз неизменно принимает участие. Ряд лучших романов Коллинза, в том числе «Женщина в белом», появился в журнале «Круглый год» и в других журналах Диккенса. Многие вещи Коллинза были им написаны совместно с Диккенсом, начиная с пьесы «Маяк», имевшей огромный успех; пролог к ней принадлежит перу Диккенса. Об этом говорит письмо Диккенса от 14 октября 1862 года. Узнав, что друг его плохо себя чувствует (Коллинз с самой юности был слабого здоровья и часто хворал), Диккенс с трогательной заботливостью предлагает приехать и помочь ему в работе.

Коллинз не раз принимал участие в театральных затеях Диккенса, ставил у него в доме пьесу для детей. В Париже он написал драму «Замерзшая глубина» («Frozen Deep»), в постановке которой участвовал и Диккенс. Сохранилась длинная программа первого спектакля, где среди участников значатся два мистера Чарлза Диккенса, отец и сын. По собственному признанию Диккенса, замысел «Повести о двух городах» зародился у него в то время, как он играл в этой пьесе. Таким образом, характерная для Коллинза напряженная драматическая коллизия нашла свое отражение и в творчестве Диккенса.

Начиная с 1860 года выходят из печати один за другим романы Уилки Коллинза. Они имеют успех не только среди широкой публики – у них появляются поклонники среди мастеров искусства, серьезные и постоянные читатели из среды ученых.

За «Женщиной в белом» (1860) – страшной историей о «незаконнорожденном» – последовали: «Без имени» (1862) – о последствиях «шотландского брака», первый вариант этой темы; «Армэдель» (1866) – о влиянии «наследственности» и «роковой женщины» на судьбу человека; «Лунный камень» (1866); «Муж и жена» (1870) – второй вариант темы о «шотландском браке»; «Бедная мисс Финч» (1872) – об успешной операции при слепоте, считавшейся безнадежною; «Новая Магдалина» (1873) – история проступка и раскаяния «падшей женщины», очень сильный и смелый вызов английскому лицемерию; «Закон и жена» (1875) – повесть о женщине, выступившей на защиту несправедливо обвиненного мужа, и ряд других романов, качество которых с годами заметно снижается, а форма становится все схематичней и безжизненней. После смерти Диккенса Уилки Коллинз все более и более обособляется от общества и замыкается в одиночестве. Умер Уилки Коллинз в Лондоне 23 сентября 1889 года.

При всей популярности романов Коллинза очень мало было написано о нем самом. Кроме десятка-другого маленьких заметок в словарях, читатель находит лишь несколько страниц о его творчестве в книге Суинберна .

Уилки Коллинза можно назвать основоположником детективного романа в Англии.

«Лунный камень» был знаком русскому дореволюционному читателю в двух переводах 80-х и 90-х годов. Эти старые переводы не точны, содержат сознательные искажения и значительные пропуски. В основу нашего перевода взят последний из них, вышедший в качестве приложения к журналу «Северное сияние» в 90-х годах прошлого века. Он был мною сличен с английским изданием «Лунного камня» Таухнитца «Wilkie Collins «The Moonstone» in two volumes. Bernard Tauchnitz (1868)», являющимся точной копией первого лондонского издания 1866 года. В результате пришлось его в корне переработать и восстановить около 80 пропущенных мест. Таким образом, читателю предлагается уже новый перевод, с сознательно сохраненной мной от прежнего лишь некоторой старомодностью синтаксиса, соответствующей английской речи 60-х годов прошлого века.

Мариэтта Шагинян

Лунный камень

Пролог

Штурм Серингапатама

Письмо из фамильного архива

Я пишу эти строки из Индии к моим родственникам в Англию, чтобы объяснить, почему я отказал в дружеском рукопожатии кузену моему, Джону Гернкастлю. Молчание мое по этому поводу было ложно истолковано членами нашего семейства, доброго мнения которых я не хочу лишиться. Прошу их отложить свои выводы до тех пор, покуда они не прочтут мой рассказ. Даю честное слово, что напишу строгую и безусловную истину.

Тайное разногласие между мной и моим кузеном возникло во время великого события, в котором участвовали мы оба, – штурма Серингапатама под командованием генерала Бэрда 4 мая 1799 года.

Для того чтобы обстоятельства были вполне понятны, я должен обратиться к периоду, предшествовавшему осаде, и к рассказам, ходившим в нашем лагере о драгоценных каменьях и грудах золота, хранившихся в серингапатамском дворце.

Один из самых невероятных рассказов относится к желтому алмазу – вещи, знаменитой в летописях Индии.

Навеянный болезнью, невеселыми размышлениями об окружающих его идеях и обстоятельствах, новый роман Уилки Коллинза Армадейль утомил не только читателей, но и самого автора беспросветностью своих образов.

И все же, ненадолго оправившись после очередной атаки мучившей его болезни, Коллинз уже начинал новый роман, всемирно признанный сегодня его лучшим творением. Весной 1867 года он закончил конспективный план Лунного камня . Познакомившись с этим планом, Диккенс написал своему соредактору Унллсу: Он написан с необыкновенной тщательностью, и книга имеет все основания стать большой удачей. Во многих отношениях лучшее из всего, что он когда-либо замышлял . В 1868 году роман вышел отдельным изданием.

Содержание главной интриги сводится к тому, при каких обстоятельствах пропал завещанный Джоном Гернкастлем племяннице (Рэчель Вериндер) похищенный им некогда в Индии алмаз и как затем происходили поиски виновного в краже, ее совершенной при странных и таинственных обстоятельствах. Возникновение конструктивного мотива Лунного камня - мотива украденного в свое время при штурме Серингапатама желтого алмаза, украшавшего чело индийского бога Луны, как и легенды о том, какая судьба ожидает любого, кто посягнет на эту буддийскую святыню, - следует отнести еще к 1857 году. Предложив Коллинзу писать о Великом Мятеже, Диккенс в ту пору заинтересовал своего друга историей и преданиями Индии. Через десять лет, думая начать новый роман, Уилки вернулся к имевшимся у него индийским материалам и обогатил их новыми. Одновременно он заинтересовался методами работы известного в эти годы английского сыщика Уичера. В романе Лунный камень Уичер стал натурой для образа Каффа. Впоследствии он стал образом Шерлока Холмса и всего многочисленного потомства этого популярного литературного героя. Такова была основа, на которой Коллинз начал наматывать сложнейший и виртуозно построенный детективный сюжет.

Много и притом различными критиками говорилось о том, что в Лунном камне читатель как бы присутствует при рождении современного детективного романа - жанра в высшей степени популярного в наши дни. Бесспорно, что именно Лунный камень не только классический образец этого жанра, но и произведение, от которого он в новое время брал свое начало. О том, как блестяще построена интрига, как умело использован Коллинзом прием освещения темы свидетельскими показаниями различных лиц, с какой легкостью автор добивается того, что тайна преступления остается неясной до самых последних страниц книги, едва ли сегодня надо говорить: об этом сказано уже достаточно много и убедительно.

Но говорить о Лунном камне только как о детективе - значит непростительно обеднять замечательное произведение реалистического искусства.

Персонажи Коллинза

Как и во всех своих лучших книгах, Коллинз вылепил множество выпуклых и в высшей степени ярких реалистических характеров, как и во всех его книгах, заглянув глубоко в психологию своих персонажей, без нажима и очень тонко показал прямую связь этой психологии с общественным классом, с которым связано то или другое действующее лицо его драматической повести, общественными обстоятельствами, которые формировали тот или иной характер.

После того как перипетии сюжета, рассказанного разными лицами - свидетелями случившегося и происходившего после исчезновения алмаза, - уже стираются из памяти, остаются жить участники драматических событий - не серые манекены или ходячие схемы, а полнокровные, тонко индивидуализированные и тонко очерченные люди. Это, может быть, прежде всего дворецкий Беттередж, показанный во всем своеобразии его любопытной личности, но с чертами, характерными для старого английского слуги древней фамилии , воспитанного в уважении к титулам и крови. Индивидуальна красота его речи, индивидуален его подход к людям, индивидуальна его манера себя держать и, наконец, во всех случаях жизни искать поддержки и помощи в Робинзоне Крузо , содержащем для него много больше мудрости, чем традиционная Библия. Этот старик, выросший в представлениях и принципах древних традиций службы помещикам и в то же время полный несказанного благородства и собственного достоинства, - крупнейшая удача Коллинза как художника.

Но Беттередж - не единственная удача в этом замечательном романе. Сыщик Кафф, видящий людей насквозь и поражающий всех своей необыкновенной наблюдательностью, интересен и другими своими чертами: он готов часами говорить с любителями роз о различных сортах и методах их выращивания, а уйдя на покой, отдается своей страсти садовника. Старая дева Клак (племянница сэра Джона Вериндера), готовая просвещать светом евангельским всех и всюду, невзирая на место и время, и строго следящая за нравственностью ближнего даже на пороге его смерти… Глубоко порядочный юрист Брефф с чертами чудачества… Горничная леди Вериндер Розанна с ее темным прошлым и трагической тайной привязанности к Фрэнклину Блэку… Дочь рыбака - калека, до самозабвения преданная Розанне… Слащавый и скользкий кузен Вериндеров Годфри Эбльуайт – сладкоречивый покровитель дам-благотворительниц… Одни персонажи романа при этом выдержаны в трагических тонах (Розанна), другие написаны с мягким юмором (Беттередж), третьи комедийны, даже почти гротескны (Клак). Главные персонажи драматического сюжета - леди Вериндер, ее дочь Рэчель и влюбленный в Рэч и Блэк - пожалуй, наименее яркие в этой богатой образами книге.

Законченность характеров в Лунном камне неоспоримое доказательство того, что роман написан подлинным художником высокого класса.

Зыбучие пески

Атмосфера, создавать которую Коллинз был мастером, в Лунном камне менее мрачна, чем в романах Женщина в белом , Без имени и тем более в Армадейле . Темные, зловещие краски, многозначительные описания и намеки появляются преимущественно там, где автор рисует прибрежные зыбучие пески, в которых погибает несчастная Розанна. Описание этих зыбучих песков, вздыхающих, как живое существо, зловещих и неумолимых, как рок, немыслимо забыть или не заметить.

Зыбучие пески (самые ужасные на всем Йоркширском побережье ) пугают Фрэнклина. Во время отлива что-то происходит в их глубине, заставляя всю поверхность песков колебаться самым необычным образом. И зимой и летом, когда прилив заливает пески, море как будто оставляет свои волны на насыпи, катит их, тихо вздымаясь, и бесшумно покрывает песок. Уединенное и страшное место…

Сын художника и сам знаток живописи, Коллинз рано обнаружил блестящий дар создания пейзажа, в особенности пейзажа, насыщенного настроением, чаще всего передающего напряжение и тревогу. Коллинз неоднократно возвращается в Лунном камне к зыбучим пескам, пока их переменчивый и внушающий ужас образ не оправдывает предчувствий , поглотив Розанну Спирман.

Описание этого страшного кладбища, поглотившего не одну несчастную девушку, пронизано атмосферой ужаса и мрака. Там, где речь идет о Розанне - бывшей воровке, трагически полюбившей молодого аристократа и уверившей себя в том, что она владеет его тайной, довольно сильны мотивы мелодрамы, присущие манере Коллинза. Но в то же время образ Розанны – удача автора в создании психологически глубокого образа. Коллинз без какого-либо сенсационного нажима показывает неминуемость гибели Розанны, когда мечты ее не реализуются. Она фатально идет к своей гибели, предначертанной не Провидением, а логикой сложившейся ситуации.

Музыкальные ключи в романе непрерывно меняются, и в этом его особая прелесть. Трагедия соседствует с комедией, драматический эпизод, связанный с Розанной Спирман, чередуется лондонскими эпизодами с их разнообразием фигур, настроений, эмоций и положений. Так, печальный эпизод смерти леди Вериндер облегчен комическими интерлюдиями обращения ее ханжой Клак, разбрасывающей в доме, затаенно ждущем беды, душеспасительные брошюры, призванные обратить леди Вериндер на одре смерти. Растерянность, дезориентированность Фрэнклина Блэка, долго непонятная ярость Рэчель Вериндер, не желающей слышать о Фрэнклине после исчезновения алмаза, уравновешиваются подкупающей гармонией Беттереджа, поддержанной философской мудростью Робинзона Крузо, заметим, мудростью, сочетающей в себе эмпирический рационализм и пуританскую веру в Провидение.

В Лунном камне , несмотря на его подчеркнуто детективный сюжет, нет злодеев типа сэра Глайда или графа Фоско. Годфри Эбльуайт, похитивший алмаз и в конце концов настигнутый местью индусов, - что угодно, но не злодей мелодрамы или готического романа. Этот любимец набожных старух и старых дев насквозь фальшив и лицемерен, но в нем нет ничего театрального. Совершенный им проступок убедительно объяснен безвыходным положением молодого человека в момент совершения кражи.

При всей своей фабульности Лунный камень сбалансирован сильной юмористической и не менее сильной нравоописательной тенденцией. Этот роман, волнующий неразгаданной тайной и осложненный боковыми эпизодами, в то же время блестящая хроника нравов обычной жизни.

Была ли в Лунном камне социальная тема, властно звучащая в предыдущих больших романах писателя? Если они и есть, то притушена и менее очевидна, поскольку акцент падает больше на исследование психологии персонажей, чем на анализ социальных причин и следствий. Но с другой стороны, нет никаких оснований говорить о примирении автора с современным обществом. Отдельные иронические замечания и размышления о свободной родине Фрэнклина Блэка, постоянно бегущего из духоты английского общества за границу, говорят о том, что Уилки Коллинз не изменил своего критического отношения к стране буржуазного процветания.

Не преувеличивая автобиографизм последнего эпизода в романе, где впервые появляется Эзра Дженнингс, больной врач наркоман, и выясняются обыкновенные обстоятельства исчезновения алмаза из покоев Рэчель Вериндер, нельзя тем не менее снять со счетов личный опыт Коллинза, связанный с разнообразным действием опиума. Но интересно здесь другое. Коллинз впервые в английской прозе и очень смело подошел в Лунном камне к изображению происходящего в подсознании. Именно в этой связи поставлен вопрос о том, где начинается и где кончается индивидуальность и какова мера ответственности человека, подвергавшегося воздействию наркотиков.

Лунный камень может быть прочитан как сенсационный роман, и большинство читателей воспринимает его именно так, не замечая проблем поставленных автором. Каковы границы личности и, таким образом, каковы границы ее моральной ответственности? Проблема, над которой размышляют и которую по-разному разрешают психологи наших дней, могла быть в 60-x годах прошлого века только поставлена.

В основе метода Коллинза, строившего узнавание через показания людей, знакомых лишь с частью истины, лежит сопоставление того, что существует в действительности, и того, как оно преломляется в сознании людей на основе обманчивой видимости (даже великий Кафф делает здесь ошибку, заподозрив Рэчель Вериндер в похищении принадлежащего ей алмаза!).

Можно согласиться с теми исследователями, которые рассматривают Лунный камень как произведение, в котором родился детективный жанр. Но мы не можем на этом остановиться. Как и предыдущие большие романы Коллинза, он не только детектив или боевик, не только образец сенсационного романа соответствующей школы: Лунный камень имеет все права считаться одним из лучших реалистических произведений своего времени.

Самый крупный и значительный из романов Коллинза, Лунный камень был и последним из больших творений писателя. Все, что писал автор Лунного камня в последние два десятилетия своей жизни, не идет ни в какое сравнение ни с Лунным камнем , ни с Женщиной в белом , ни с одним из романов 60-х годов, написанных в пору расцвета его творчества.

Лунный камень увлекает остротой и динамичностью фабулы. Читателя волнует долго неразрешенная проблема тайны исчезновения алмаза…

Но роман, обладая всеми особенностями превосходно построенного детектива и сюжетного произведения, не может не увлечь и другим: это тонкое изображение живых людей, замечательное воспроизведение реалистических портретов, глубокое проникновение в тайны человеческой психологии. К тому же ни на минуту нельзя забыть о том, в какое время и в какой стране происходят события.

Объективно оценивая сегодня наследие Коллинза, необходимо покончить с различными предрассудками в отношении этого писателя. Разбор лучших произведений Коллинза показывает, что, увидев многое из того, что увидели и каждый по-своему показали его старшие современники, Коллинз часто смотрел на вещи новыми глазами. Родившись всего на 12 лет позже Диккенса и на 13 позже Теккерея, он принадлежал тем не менее к другому поколению и многими мотивами своего творчества предвосхитил грядущее XX столетие.